Осколок его души

— Услышь меня дочь Радави, — древний язык, наполненный шипящими непонятными звуками, а следом яркая вспышка руны подчинения перед глазами, которую он бросил в меня. Она расцвела где-то внутри разума, накидывая на него невероятно крепкую сеть, — очнись, — вновь шёпот, и новая руна пробуждения вспыхивает перед мысленным взором.

Я смотрела на себя маленькую, что точно тряпичная кукла, замерла в руках этого мужчины, беспрекословно подчиняясь его воли, и я видела, каждое заклятье, что бросал этот эвей за полотно, обращаясь к моему отражению. Маленькая «я» была в ужасе от происходящего. Древний дракон, разбуженный раньше времени, ревел от ярости. Я слышала её крик с той стороны. Её ярость от того, что она была так слаба, что позволила накинуть первую сеть, а теперь была вынуждена подчиняться, когда моё сердце сжималось от ужаса и беспомощности.

— Пламени пора очнуться, — прошептал этот мужчина, подталкивая меня вперёд и без труда отворяя дверь, за которой расположились император и мой отец.

Дальнейшее не укладывалось в голове. Я наблюдала за происходящим со стороны. Видела происходящее перепуганными глазами ребёнка. Словно оружие замершее для удара в миллиметре от своей цели, я ощущала тепло родной стихии, которая послушно ластилась, принимая меня в свои объятия. Ещё миг, одно слово того, чьи пальцы продолжали сжимать моё сердце, и пламя поглотит этот мир…

Я уже знала финал, понимала, что произойдёт дальше. Не зря под строжайшим запретом детям не разрешается посещать места силы. Маленьких эвейев балуют, холят и лелеют, стараясь огородить от невзгод этого мира. Нет ничего страшнее пробудившегося ото сна дракона, который не готов прийти в этот мир. Его гнев, неконтролируемые сила и мощь не созданы для неокрепшего детского разума. Мы не способны справляться с собственным отражением, пока не пройдём должную подготовку, пока не научимся контролировать эту стихийную мощь…

Мой отец увидел меня, стоило нам переступить порог комнаты. Он первым вскочил с кресла, а следом за ним и Император. Я видела беспомощность и обречённость, что тут же отразилась в их взгляде. Сегодня я понимала, что ни один из них не поднял бы на меня руку, чтобы отсечь разбуженное пламя. Это означало бы лишь одно: очнувшийся ото сна голодный огонь съест то, до чего сумеет дотянуться, пусть это будет даже он сам. Этот краткий миг, глаза в глаза, как немое прощание. Миг, который всё ещё хранил мгновение моего детства. Он улыбнулся мне…

— Ты… глупец… — прошептал отец Китарэ, смотря на мужчину, что продолжал стоять за моей спиной.

Это были последние слова, сказанные отцом Китарэ, хотя моя память не сохранила их, сейчас, смотря за происходящим со стороны, я отчетливо могла разобрать их. Что тогда, что сейчас, всё на ком я была сосредоточена — это мой отец. Глаза в глаза, ни единой попытки остановить меня, просто потому, что они оба верили, что я была нужна этому миру гораздо больше…

— Вперёд, малышка, — шёпот на древнем наречии, заставил изогнуться дугой, принимая энергию, что зарождалась во мне где-то глубоко в груди, выкручивая детское тело. — А мне, пора…

Хватка мужчины исчезла. Как исчез и он сам и воля, принуждавшая меня. Я попыталась как-то отступить, отринуть пробудившийся поток, когда услышала крик папы:

— Не смей! Не смей! — кричал он, когда мир вокруг меня залило ревущим пламенем.

Я кричала, не видя перед собой ничего кроме огня и его глаз, которые рассекли тонкие ниточки зрачков. Я видела, как его тело исчезает в огне! Как моё пламя уничтожает его плоть! Но вопреки всему, он не кричал, не показывал как ему больно. Он лишь нашёл в себе силы призвать свою стихию и ударить меня ею, словно хлыстом, выбрасывая моё крошечное тело в окно…

Ниром как никто другой понимал, что после него настанет мой черед. Из этой башни не должен был выйти никто. И хотя, я не могла помнить это место, после того, как мой отец выкинул меня в окно, я продолжала стоять в этой комнате, среди ревущего пламени родной стихии. Я больше не чувствовала руки ребёнка, что привёл меня сюда. Она показала мне всё. Теперь она такая же часть меня. Не чувствуя ног, я приблизилась к мужчине, что замер в той самой позе, в которой я видела его в последний раз. Даже сейчас мой папа был гораздо выше меня. Его темно-алые волосы беспорядочными прядями растрепались на плечах. На шее, груди, ладонях кожа взбугрилась ужасными волдырями. Мой отец всё ещё продолжал удерживать свою оболочку в этом мире. Отец Китарэ растворился сразу же. Его телу было нечего противопоставить пламени. Он и не пытался даже обернуться в истинную ипостась, чтобы спастись. Папа просто немного задержался, чтобы спасти меня. Они оба предпочли умереть, лишь бы не потерять меня?!

Дрожащими ладонями, я коснулась его лица. Я знала, что всё это ненастоящее, но мне так хотелось, хотя бы в своём собственном сне попрощаться с ним. Его лицо расплывалось из-за слёз, которые я больше не могла сдержать. Я обняла его так крепко, как только могла, уже рыдая в голос.