Осколок его души

Сколько мы так простояли в этой застывшей иллюзорной реальности прошлого? Не знаю. Время перестало существовать. Сперва, не было ни единой связной мысли. Я превратилась в оголенный нерв, который не способен ни на что большее кроме как кричать о своей боли. Но мне было уже не пять оборотов, когда всё, что смог придумать детский разум это внушить самой себе, что ничего подобного никогда не происходило. Маленькая Ив осталась заперта в ночи, у самой кромки лесного озера, где оборот за оборотом она оплакивала свои потери и горе. Больше такого не повторится. Теперь я буду помнить.

— Я больше никогда не отрекусь от тебя, — прошептала я, обращаясь к памяти о своем отце.

Наверное, бывают грехи, о которых лучше всего не помнить. Забыть раз и навсегда, как страшный сон. Оставить где-то глубоко в душе, чтобы ночами напролёт сокрушаться, что именно не даёт тебе покоя? Откуда эти страхи? Бесконечное множество раз спрашивая себя, почему именно я? Нашла ли я то, что надеялась найти? Пришла бы ещё раз к Китарэ с подобной просьбой, зная, чем это закончится? Вопросы, которые разрывали сердце, но ответ на них был однозначным — да. Я не стала счастливее узнав ответы. Сегодня я стала собой. У моих страхов появилось лицо… моё лицо.

Я не знаю, как смогла найти силы отступить от застывшего воспоминания об отце. Это был последний раз, когда я видела его живым и это уже не отпустит меня никогда. Я не могла найти в себе сил остановить слёзы, что продолжали скользить по моим щекам, но я смогла сделать шаг по направлению к окну, затем ещё один и ещё… И, казалось, эти шаги к спасённой от пожара девочке, всё дальше от оставшегося в огне отца, были самыми сложными в моей жизни.

На миг я прикрыла глаза, чтобы в ту же секунду оказаться снаружи объятой огнём башни. Дорэй была права, говоря, что такого буйства стихии она никогда не видела прежде. Казалось, у огня был голос, что ревел, разнося этот жуткий потусторонний гул по округе. Расплавленный камень, точно воск алой свечи, стекал по трескающимся вековым стенам. Но впервые в жизни, огонь не был чем-то пугающим. В нём больше не было той ужасающей тайны. Здесь и сейчас он рыдал и плакал вместе со мной, захлёбываясь гневом и безысходностью. Он не виноват… Стихия не может быть виновата в страдании, которое она причиняет.

— Ив, очнись, Ив, — совсем ещё тонкий голосок Китарэ, сквозь слёзы, которые он даже не пытался скрывать. — Не закрывай глаза, слышишь! Смотри на меня, пожалуйста…

— Больно…

Шепот на грани слышимости, но я скорее вспомнила эти слова сказанные мной тогда. Я смотрела на своё обезображенное тело и не могла поверить, понять, как вообще мне удалось выжить? Я так расстраивалась, что моя нога подводит меня. А по логике вещей, её вообще не должно было остаться! Сказать, что ребёнок, что сейчас лежал на земле, сильно обгорел — это явно преуменьшить. Я видела собственные кости и ума не приложу, почему осталась в живых?! Быть может, шок спас меня или заклятья того эвейя, что подчинили моё тело и разум?

Да, дети эвейев гораздо сильнее людей, но даже это не объясняет то, как Китарэ смог так легко поднять меня. Я стояла рядом с ним, наблюдая за его действиями, и мне становилось не по себе. Он не побоялся прикоснуться ко мне! Казалось, этот мальчик и вовсе не замечает того, как сильно и пугающе было обезображено моё тело. Слёзы на его глазах исчезли так резко, быстро, а вместо них появилась странная решимость. Уверенно и быстро зашагал в сторону леса. Он продолжал уговаривать меня потерпеть, и как мне кажется, это было единственным, что удерживало меня в сознании. Его голос, как связующая нить, что крепко накрепко привязала меня к этому миру. Дух, его стихия, и он призвал её, запретив мне покидать этот мир. Я так ясно видела это теперь.

Идя рядом с ним, я поражалась тому, как безошибочно точно он находил путь к месту силы Турийских лесов, словно следуя по давно знакомому пути. Даже оказавшись на берегу, он вовсе не замедлил шаг, а стремительно и быстро зашёл в воду со мной на руках.