Осколок империи

Вся будущая Россия пришла к нам, потому что именно они, добровольцы – эти школьники, гимназисты, кадеты, реалисты – должны были стать творящей Россией, следующей за нами. Вся будущая Россия защищалась под нашими знаменами: она поняла, что советские насильники готовят ее смертельный удар. Бедняки-офицеры, романтические штабс-капитаны и поручики, и эти мальчишки-добровольцы, хотел бы я знать, каких таких «помещиков и фабрикантов» они защищали? Они защищали Россию, свободного человека в России и человеческое русское будущее. Потому-то честная русская юность, все русское будущее – все было с нами.

А. В. Туркул, генерал-майор, командир Дроздовской дивизии

Теория естественного отбора учит, что в борьбе побеждает наиболее приспособленный. Это не значит: ни лучший, ни сильнейший, ни совершеннейший, – только приспособленный.

Л. Д. Троцкий, нарком по военным и морским делам, председатель Реввоенсовета СССР, «Слабость как источник силы» (27 января 1909 г.)

Общежитие гудело. Нет, не так: оно криком кричало, ведь почти все в нем находящиеся пребывали в состоянии полного непонимания происходящего. Хозяева жизни, властители тел и душ всего советского населения, карающая рука революции и стражи партии… И вот уже второго «стража» из числа весьма высокопоставленных не просто режут в темном переулке или пускают в лоб пулю, а выставляют смерть напоказ и придают всему этому форму одновременно казни и публичного унижения. Причем по всем признакам это дело рук одного человека или небольшой группы лиц.

Было бы странным, если б я не проявил любопытство. Вот и отловил, спустя минут пять после того, как вышел из квартиры, одного из смутно знакомых «товарищей». Имя вроде как Филипп, из кадрового отдела.

– Стой, Филипп, не несись как оглашенный, – поймал я за рукав идущего быстрым шагом чекиста. – Что тут за бедлам? Все как с ума посходили! Что, в Москве внезапно наводнение началось?

– Хуже, гораздо хуже! Тот псих, который с месяц тому назад одному из наших голову отрезал и перед английским посольством вывесил, снова появился.

– Опять? – изображаю глубочайшее удивление, глядя в вытаращенные глаза чекиста и глядя ему в лицо, которое то и дело искажается от причудливых гримас. Страх? Да, точно он. Но он-то тут с какой стороны? – А ты чего такой дерганый, товарищ?

– Ты что, не понимаешь?! Сначала один, через месяц второй. А что если это только начало? Я не хочу, чтобы мою голову вот так вот на обозрение выставили, да еще и с надписями. Первый у него стал «насильник и убийца», второй «убийца и содомит». И эти, сволочи буржуазные, в своей прессе случившееся по косточкам разбирают!

– Так ведь…

Находящийся на грани истерики Филипп замахал руками, словно ветряная мельница. Затем понял, что жестами толком не объяснишься, и вновь заговорил, бросив бесполезные дергания:

– Ну да, да! Писали только про первого, про Лабирского Казимира Стефановича. И нашли всякую контру из убежавших, которая про СССР, а особенно про нас, чекистов, чего угодно наговорит. Ну карал он врагов революции, так за дело! Все они крови из народу вволю напились, их за это мало было и живьем на костре сжечь!

– Да что ты меня-то за советскую власть агитируешь?

– Извини, Алексей, нервы. Но там Лабирского так выставили, что нам это на пользу не пойдет. Почитают тамошние социалисты газету и неправильные мысли могут в голову прийти. И ладно бы только Лабирский… Вот уверен я, что второе убийство они тоже в покое не оставят.

– Кто ж из наших с ними информацией делиться станет? – саркастически хмыкнул я. – Ты, я? Или опять…

– Опять. Снова. Вдругорядь! – буквально взвыл мой собеседник. Затем до белизны прикусил губу, пару раз глубоко вдохнул-выдохнул и продолжил: – Только теперь не у английского посольства, а у французского. Рассвело и началось. Зеваки, ахи-охи, любопытные из посольских появились. И опять ничего нельзя было сделать. Не сгонишь с места, дипломатия ж! И фотоснимки.

– Может, папироску? – открыл я перед ним папиросницу. – Помогает, поверь.

– Да, спасибо.