Оскверненный трон

– Я всегда жил по древнему завету наших предков, который они принесли с собой из степей, – или трон, или гроб. Это третий раз, когда я попытался заполучить трон и потерпел неудачу. Дважды я избежал смерти, в то время как моим сторонникам это не удалось. Во второй раз я лишился зрения. Если б не любовь моей жены, Джани, я бы впал в отчаяние. Теперь я готов умереть. Позволь мне лишь продиктовать мое последнее письмо ей, – говорил Хусрав монотонным голосом, стоя перед Хуррамом минут через двадцать после своей капитуляции.

По бокам его слегка придерживали за руки двое стражников. Воины бунтовщика подчинились его приказу, и теперь их обыскивали, а отобранное у них оружие складывали в пирамиды. Пока Хуррам – его лицо было все еще закопчено дымом, а одежды и тело оставались влажными от пота битвы – слушал своего единокровного брата, ему показалось, что Хусрав неким волевым сверхусилием абстрагировался от всего окружающего и теперь готов принять любую судьбу, которая его ожидает.

Сам же Хуррам в отличие от брата не мог в такой момент оставаться равнодушным. Ликование по поводу победы и того, что она означает для его дальнейших притязаний на трон, смешивалось с горем от потери столь большого количества людей. Среди раненых оказался Камран Икбал. Его рука была очень сильно повреждена ружейной пулей, которую он словил, когда поднимал своих людей в бой после того, как захлебнулась их первая лобовая атака. Хакимы сказали Хурраму, что спасти его может только немедленная ампутация руки по локоть. Они уже наточили свои ножи и положили железо для прижигания раны в огонь. Еще хуже было состояние одного из молодых горчи шахзаде – на него упала практически целая пылающая крыша из пальмовых листьев, пока он лежал на земле, уже раненный мечом в бок. Его крики, когда Хуррам подошел к нему, были больше похожи на звериные, чем на крики человека, но шахзаде все-таки заставил себя посмотреть ему в лицо, с которого свешивались лоскутья кожи. Хакимы сказали, что единственное, что они могут сделать для этого несчастного, – это поить его водой с опиумом, дабы облегчить ему переход в райские кущи. «И да поможет ему Аллах, чтобы это произошло побыстрее!» – подумал Хуррам.

Он чувствовал, как закипает от гнева, глядя на своего равнодушного ко всему брата, который был виновником этих страданий, и ему захотелось ударить его. Но шахзаде сдержался. Какая от этого польза? Он не должен действовать под влиянием гнева.

– Тебя отвезут в темницы Бурханпура, – сказал Хуррам брату. – Там ты будешь ждать моего решения. Я не стану принимать решения в гневе о наказании тебя и твоих командиров, как это однажды сделал наш отец.

– Я не могу обещать тебе, что не буду представлять для тебя угрозы. Я себя знаю. Пока я жив, живы и мои амбиции… Я готов к смерти, – ответил на это Хусрав, все еще равнодушный ко всему, но через несколько мгновений спросил уже более заинтересованным тоном: – А сможет Джани присоединиться ко мне в Барханпуре?

Хуррам уже собрался было отказать ему в его просьбе, но тут вспомнил Арджуманд, вспомнил, как он ее любит. И эта любовь к жене означала, что он не сможет отказать своему единокровному брату.

– Да, – согласился шахзаде. – Хоть ты и не заслуживаешь ее, я удовлетворю твою просьбу. Но не ради тебя, а ради нее.

Глава 25. Отцовский грех

Лахор, январь 1628 года

Мехрунисса сидела, погруженная в глубокие размышления на низком диване, покрытом бархатом, в своих собственных покоях, расположенных на втором этаже дворца, окнами выходившего на реку Рави.

Рядом с ней лежали отчеты вассалов, собирающихся возле Лахора со своими войсками в ответ на ее призывы. Конечно, призывали их от имени Шахрияра, которого объявили падишахом четыре месяца назад во время пятничной молитвы в мечети Лахора, так что и ответы направлялись на его имя, но молодого правителя они интересовали еще меньше, чем заинтересовали бы его отца. Вспомнив Джахангира, Мехрунисса почувствовала, как душа ее наполняется печалью и горем, которые никогда полностью не покидали ее с самого момента его смерти. Глубина и живучесть этих эмоций сначала удивляли женщину, но потом она поняла, насколько много значила для нее его любовь. Несмотря на то что Мехрунисса гордилась своей независимостью, она зависела от своего мужа так же, как он зависел от нее. Она любила и его, и ту власть, которой он обладал.