- Заколебал ты меня, Васька, со своими водородами-гелиями. Слушай, а ты что уже перед "сейшаком" колес обожрался. Етти твою мать, уж от тебя я такого не ожидала. Хрена лысого ты байду эту дешевую воткнул. Ну "Дроздов" этих долбаных. Я, блин, по "Маяку" в "Рабочий полдень" их чуть ли не каждый день слышу. Слушай, Леков, а может ты ссучился уже, а? Ты, Васька, им можешь не говорить, коль стесняешься. Но мне - старому боевому, так сказать, товарищу скажи: ты часом ИМ не продался?
- Мои дрозды не полевые.
- А какие? - с издевкой спросила Маркиза.
- Да так, - уклончиво сказал Леков. - Слышала, может быть. Поверье такое было у славян старинное. Будто бы души умерших похожи на птиц. Или птицами и являются.
- И что же, ты, Васька птицей намылился заделаться? Воробышком? Или нет, дроздом. А Стадникова твоя как к этому относится? Или на пару по веткам скакать станете - прыг-прыг, чик-чирик?
Леков хмыкнул.
- Ты чего ржешь?
- Тебя птицей представил.
- А какая же я по твоему птица? - Маркиза потянулась.
- Оомимидзуку, - сказал Леков.
- Ча-аво? - не поняла Маркиза.
- Это филин так по-японски называется. Он там поменьше наших и вопит попронзительнее. В зоопарк сходи, посмотри.
- Филин - он мужчина, - мотнула головой Маркиза.
- Ну-ну, - Леков снова извлек из гитары скрежещущий звук. - А на яйцах кто по-твоему сидит. Сова?
- Сова это сова. Филин - это филин. Ты мне мозги не пудри, Леков. Обожрался колес и гонишь. Сиди на яйцах ровно, оомимидзуку. Не, а ты точно уверен насчет этого поверья? Жутко как-то. У меня вон птицы часто на подоконник садятся. И несколько раз даже в дом залетали, представляешь? Последний раз синица была. Я ее в конце концов поймала.
- Вестница смерти, - заметил Леков. - А как ты определила, что это синица? Синица, а не какя-нибудь другая птица?
- Да синяя просто, опухшая, дрожащая. Ну кто же как не синица.
- Точно, - озадаченно протянул Леков. - Видно не просто ей было, птице этой - синице. И так вот и залетела?
- Да вот, не поверишь. Я тут себе сижу, пиццу мастерю, сковородочку уже поставила, водички в нее налила, стою озираюсь - чего бы ее туда бросить? Открытую банку килек в томате нашла. Хорошо, думаю, важный ингридиент. Зашипели они на сковородочке, вдохновили меня. Туда же - черствый хлеб, туда же унылую прядь увядшей петрушки. Туда же - льда из холодильника наковыряла. Там мясо когда-то лежало, лед его запах впитал, пусть отдает. Туда же витамин С, несколько шариков нашла, чтоб цынга мне последние зубы не выела. И только мяса не было в пицце той. Но вкус мяса я бы представила, у меня фантазия богатая.
А тут - хрясь, трах-бам - синица обторчанная влетает. Чуть с ног не сшибла
- Вечно ты Маркиза с твоим morbid fascination.
- С твоей, - поправила Маркиза. - С твоей fascination. А что мне поделать, ежели я по жизни такая, мрачно-завороженная. Пицца-то остыла уже поди.
- Да ладно, холодная сойдет. Тащи.
Маркиза вздохнула и встала с дивана. Протопала на кухню, шаркая стоптаными тапками. Вернулась с маленькой сковородочкой в руках.
- На, жри, - сказала она. - Помни мою доброту. И вилку, кстати, возьми.
- Нуте-с, нуте-с, - бодро сказал Леков, приняв сковородочку. Не вставая, дотянулся, до валявшейся неподалеку вилки. - Слушай, а маловато будет.
- Да что вы, что вы, - хозяйка зарделась. - Скажите тоже. Да вы, кушайте, кушайте.
Ах, ну до чего они были хороши - дрозды по-нормандски. Съедаешь - и не замечаешь. Будто снетки.
Будто снетки! Снеток - это вобла, которая размером не вышла. А вобла там и рядом не лежала. Там иная прельстительница лежала - обитательница проточных вод форель, чье мясо так нежно и тает на языке. А после форели как славно откушать грудку корелевского пингвина по-эквадорски, с соусом "Либертад".
Умница, Маркиза! Нет конца твоей пицце.
-Ты ешь?
- Ем.
- Спасибо.
Вилка выскакивает из потной руки, но так вкусно все, так вкусно....
Как в этой сковородочке все умещается? Цапнул вилкой - и - на тебе ухо дикого осла -вагриуса по-бразильски. Цапнул в другой раз - глядь, а это и не вилка вовсе, а ложка - и в ложке той красная икра, или борщ холодный хлебай - не хочу.
Нет сил уже есть. А надо. Потому, что fascination, потому что не оторваться.
Цап вилкой - что на этот раз? Ого - мясо белого медведя, на правительственной антарктической станции специально откромленного медом на убой - Вавилов лично рамки с сотами привозил. И жрал медведь тот мед, давился им, тошнило его. Не хочу, говорил медведь, мед твой вонючий. Жри, говорил Вавилов, жри - надо. И жрал медвель... Пора остановиться. Переедание вредно сказывается на жизнедеятельности организма.
- А что же вы всухомятку-то кушаете? - напевный голос хозяйки. - Вот, не желаете ли отпробовать? "Агдам" урожая 1917 года.
ЧАСТЬ II
Глава 1.
Швейцария
Другая половина слова замерла на устах рассказчика...
Окно брякнуло с шумом; стекла, звеня, вылетели вон,
и страшная свиная рожа выставилась, поводя очами,
как будто спрашивая:
"А что вы тут делаете, добрые люди?".
Н.В. Гоголь. Сорочинская ярмарка.
- А что ты с ним будешь делать? - спросил Володя Сашу.
- Пригодится, - ответил старший брат.