Ослепительный цвет будущего

И кокон жмет, и дразнит цвет,
И воздух приманил —
И обесценен мой наряд
Растущим чувством крыл.
В чем сила бабочки? Летит.
Полет откроет ей
Дороги легкие небес —
Величие полей.
И я должна понять сигнал,
Расшифровать намек,
И вновь плутать – пока учу
Верховный мой урок

[31].

Я пытаюсь почувствовать то, что чувствует она, моя мать, птица, парящая в небе с закрытыми глазами, уверенная в каждом движении и каждом повороте настолько, что ей не нужно смотреть вперед. Я делаю глубокий вдох в надежде уловить ее аромат.

Вот моя мать, с крыльями вместо рук и с перьями вместо волос. Вот моя мать, самого прекрасного алого оттенка из всех существующих, цвета моей любви и моего страха, и все мои самые глубокие чувства следуют за ней по небу, как хвост кометы.

Я слышу мелодичный, солнечный голос, такой далекий и такой тихий.

– Ли, – зовет она меня.

Мое имя эхом отзывается через все небо. Ли, Ли, Ли.

Моя мать говорит:

– Прощай.

Прощай, прощай, прощай.

Птица поднимается все выше и выше. Она разворачивается и выгибается дугой.

Я смотрю, как она взрывается пламенем.

Мое сердце сжимается. Дыхание останавливается.

Она горит, как звезда.

Поднимается ветер: сначала это лишь легкий бриз, но вскоре он вырастает в непрекращающиеся порывы. Затем возвращается гроза – такая же дикая и яростная, как прежде. Я пытаюсь найти, за что бы схватиться, но поблизости ничего нет. Земля слишком скользкая. Ветер сбивает меня с ног и скидывает с края вниз.

Из горла вырывается крик, но услышать его некому.

Я падаю. Я буду падать вечно. Этому не будет конца.

Я вытягиваю шею и смотрю назад, на ту звезду. На птицу. Мою мать.

Ее свет гаснет, и остается лишь пепел – и ночь.

Холодный чернильный черный проглатывает меня, и больше ничего не видно. Совсем ничего. Ни галактик. Ни созвездий. Есть только я и бездна.

96 День двух с половиной

День двух с половиной. Как мы оказались на этом диване? Возможно, это было неизбежно. Возможно, мы были двумя магнитами, которые вселенная все это время притягивала друг к другу.

В тот день дом Акселя пустовал. Там были лишь он и я; мы наполняли пространство смехом, позволяя чувству облегчения разливаться по углам. Облегчения от того, что мы снова cтали друзьями, от того, что мы впервые за тысячу лет снова были вдвоем – и больше ни с кем.

Почему мы были не у меня?

Мы пожарили попкорн и сдобрили его сверху топленым шоколадом, снова и снова выписывая сладкой струей звезду, пока коричневое полотно не покрыло все полностью. Пробуя зернышко, Аксель перепачкался, и ему пришлось слизывать шоколад с губ. Я смотрела, как он вытирает пальцем уголок рта, как ловко слизывает сладкие капли.

Он передал мне миску, и наши пальцы соприкоснулись. Между нами бензидиновым оранжевым затрещало электричество; я знала, что он тоже это почувствовал.

Где была моя мать?

Мы сидели плечом к плечу у него в подвале, и я видела, как с каждым вдохом положение его тела слегка меняется. Мы рисовали ступни друг друга. Все было до боли знакомым: шрамы у него на лодыжке – там, где ему накладывали швы в детстве; то, как он любил сгибать и разгибать пальцы на ногах и постукивать ими в такт музыке.

Я открыла скетчбук на новой странице и поменяла ракурс, чтобы запечатлеть его ноги полностью. Кажется, я никогда до этого не рисовала эти удивительно идеальные коленки.

Мы сидели всего в нескольких сантиметрах друг от друга; слишком близко и в то же время слишком далеко.

Моя мать поднимается по лестнице.

Я баловалась со своим угольным мелком, пока не уронила его. Здесь все и началось. Мелок упал в щель между подушками на диване – между ним и мной. Мы дотянулись до него одновременно, ударившись костяшками пальцев и головами.

– Ой, – сказал он.

– Ты в порядке? – Я на автомате потянулась к его виску, туда, откуда, как мне казалось, шла боль.

Я случайно задела его очки своими неуклюжими пальцами, оставив у него на лбу пепельно-серый мазок.

– Эй! – воскликнул он, но при этом засмеялся.

– Сам ты эй! – сказала я, широко улыбаясь.

Он стер со лба след от мелка и, жаждая отмщения, потянулся ко мне грязными пальцами. Тогда мы засмеялись в унисон, таким мелодичным и теплым смехом, что мои ребра распирало от счастья.

Моя мать пытается придумать текст записки.

Я схватила его за запястья, чтобы не позволить себя испачкать, и в итоге мы стали бороться. Он был сильнее, так что я наклонилась над ним, чтобы заполучить преимущество за счет веса…

…И в конце концов рухнула прямо ему на лицо. Мой нос оказался напротив его носа. Мои губы прикасались к его губам.

Я отскочила, как выстрелившая пружина.

Я могла указать точное место, где мой рот прикасался к его рту. Там вспыхнула искра самого горячего пламени.