Ослепительный цвет будущего

Это был день, когда со дня рождения Акселя прошло ровно два с половиной месяца и столько же оставалось до моего. Наша ежегодная традиция – мы собирались, готовили странный сладко-соленый попкорн и рисовали ноги. Так мы праздновали друг друга, а заодно окончание учебного года – до летних каникул всегда оставалось около недели.

– Из головы вылетело! – изумленно произнесла я.

– Придешь? Посидим в подвале, сделаем попкорн…

– Конечно, – сказала я с искренней улыбкой. – Обязательно приду.

93

К моменту моего возвращения трещины распространились на здание, где живут бабушка с дедушкой, вдоль лестницы, рядом с ней и у входной двери. Я скидываю ботинки и наблюдаю, как надламывается пол под шагами Уайпо. Люди мне что-то говорят, но их голоса звучат, как шелест бегущей воды. Или шум радио. Громкие. Пустые.

Я не отрываясь смотрю на трещины. Черные, растущие, извивающиеся.

«Ли», – наконец слышу я.

Это мой отец. Он стоит напротив и держит меня за плечи. Он не ответил на мое электронное письмо, но он здесь. Все его тело тоже покрыто трещинами, а куски лица едва не падают вниз.

– Папа, – слышу я собственный голос.

Он смотрит вниз на букет красных перьев у меня в руке, и его рот растягивается в напряженную линию.

– Ты в порядке?

Какой-то неправильный звук. Тихий короткий щелчок.

Я понимаю: через окна внутрь должен проникать свет, но его нет. Гостиная черна, как полночь.

Лишь из-за угла в комнату проникает единственная полоска света. Ее хватает, чтобы я увидела, как блестят и искажаются оконные стекла. Я быстро моргаю, чтобы прояснить зрение, но все же моему мозгу требуется довольно много времени, чтобы обработать увиденное.

Окна. Они тают.

Они скользят вниз по стенам, и жидкое стекло превращается в черные чернила. Они капают на пол и стекаются в мою сторону, водянистые и быстрые. Я отскакиваю, ударяясь плечом в стену. Раздается сокрушительный звук. Стена трескается еще на миллион кусочков. Из разломов сочатся новые чернила и стекают вниз, присоединяясь к луже на полу.

Из моей руки выскальзывает перышко и медленно переворачивается в воздухе, прежде чем опуститься в чернильную темноту. Перо шипит и осыпается, превращаясь в пепел, а затем исчезает. Инстинкт подсказывает мне: нельзя прикасаться к жидкой черноте.

Смерть моей матери просочилась в ковер, в деревянные половицы. Покончив со спальней, она взялась за весь дом, а потом переключилась на меня. Она пропитала мои волосы, кожу и кости, проникла сквозь череп, глубоко в мозг. А теперь везде оставляет пятна, капая своей чернотой на остальной мир.

– Ли? – произносит отец.

– Давай, – говорю ему я и смотрю на бабушку с дедушкой, сидящих за столом. – Уайпо, Уайгон. Скажи им, чтобы тоже пришли.

– Куда пришли? – спрашивает папа.

Когда я прохожу мимо кухни, точно такая же темнота заливает плитку, стекает вниз по шкафам, хлещет из ящиков. Такое чувство, что чернила ощущают мое присутствие; они ползут в мою сторону.

– Бегите! – кричу я.

Никто не шевелится.

– Ну же, – говорю я, слегка подталкивая дедушку локтем и хватая Уайпо за запястье.

Бабушка с дедушкой двигаются так медленно, что, кажется, у меня сейчас случится сердечный приступ. Мы идем по коридору и оказываемся у меня в комнате. Все это время чернила следуют за нами. Я не знаю, сколько у нас осталось времени, но в мгновение, когда я захлопываю дверь, чернота подкрадывается к самому порогу.

– Ли, что ты делаешь?

Единственное, что мне пришло в голову. Все, что я смогла придумать, чтобы остановить трещины.

Я беру спичку, зажигаю последнюю палочку благовоний, прикасаюсь ее кончиком-светлячком к горсти перьев и смотрю, как они загораются.

94 Дым и воспоминания

Взрыв черного дыма. Все вокруг скачет и переворачивается, затем начинает кружиться. Мы – в ловушке шторма, циклона пепла и пекла. Все гораздо хуже, чем тогда, когда я подожгла благовония с Уайпо. Все исчезло. Нет ни комнаты, ни двери. Только мы четверо – и темнота; нас обволакивают клубы черного дыма, обжигая глаза, заполняя легкие.

Мы летим сквозь темноту. Мы прорезаем крыльями свет. Воздух вокруг превращается сначала в лед, затем в огонь.

Все начинается с шепотков: тех же, что впервые подозвали меня к благовониям. Самые незаметные, самые тихие из голосов. Громкость их нарастает, будто кто-то поворачивает колесико усилителя. Я узнаю их: моя мать, сияющая и звонкая, словно колокольчик, разговаривает со своим учеником. Мой отец напевает смешные песенки, которые я не слышала лет десять. Тихий смех Уайпо. Люди, которых я знаю только из чужих воспоминаний. Уайгон и глубокие ноты его голоса. Округлые и радостные интонации Цзинлинь.

Голоса окутывают нас, как мягкие одеяла.

А потом мы оказываемся по другую сторону бури. Она вскидывает нас ввысь, и я отрываюсь от остальных.

– Пап? – зову я, но кругом – лишь вакуум, вмиг всасывающий мой голос.

В одиночестве я опускаюсь за стол, накрытый белой скатертью и уставленный едой. Более молодые Уайгон и Уайпо сидят там же вместе с Цзинлинь. Это дорогой ресторан, полностью забитый посетителями. Никто из них не ест. Воспоминание сильно пахнет цветами.