Читаем Ослепительный цвет будущего полностью

Я решаю было не открывать письмо, потому что до сих пор не знаю, что думать про его последнее сообщение. Но любопытство берет верх. Оказывается, это еще одно письмо без текста. Только картинка – нарисованная им акварель, я сразу узнаю его стиль.

Но не могу вспомнить, когда он мог так меня запечатлеть.

Потому что на рисунке я сижу, свернувшись калачиком, на его пыльном твидовом диване, в его любимом худи и обнимаю гигантское ведро попкорна; выражение моего лица искреннее, смеющееся, сияющее. Прядь в волосах голубого цвета, но это ни о чем мне не говорит – я тысячу раз красила ее голубым.

Есть что-то невероятно интимное в том, как он меня изобразил: мягкие и чувственные цвета; осторожные штрихи, подчеркивающие изгибы моих бедер и черты моего лица.

В щеки ударяет жар, когда я думаю о том, как пристально он смотрел на меня, будто его кисточки были руками, изучившими каждый сантиметр моего тела.

Я скучаю по нему. Скучаю по тому, как все было раньше. Скучаю по тому, как можно было сидеть рядом и ощущать тепло его тела, аромат его шампуня. Дразнить его. Угадывать каждую его мысль по едва заметному вздрагиванию губ или блеску в уголках его глаз. Я скучаю по легкости и теплу. И по нашей истории. По всему тому, что делало нас нами.

92

Весна, десятый класс

Где-то внутри меня таилась надежда, что со сменой сезонов и увеличением светового дня все остальное растает со снегом. Например, мамино плохое настроение, которое, казалось, было обусловлено запахом воздуха в той же степени, что и ее мигренями. Или неловкость в отношениях с Акселем, которая так никуда и не делась с Зимнего бала.

Но стало только хуже. Теперь мне казалось, что я не могу забежать домой к Морено без особой на то причины. Я видела Акселя только на уроках рисования, а Лианн теперь обедала с нами за одним столом, так что и обедом я больше насладиться не могла.

Все свободное время я тратила на подготовку портфолио – еще ни один проект не занимал в моей жизни так много места. Я работала до позднего вечера и часто засыпала прямо поверх мелков, а просыпалась вся в пятнах и черной пыли. Я углубилась в самые недра изображений, пока не начала вдыхать угольную пыль, следующую за моими осторожными пальцами, пока перед глазами все не смешалось в мазки черного и серого.

Суставы пальцев повторяют формы таких вещей, которые я никогда даже не пыталась запечатлеть на бумаге. Осторожные линии маминой депрессии. Затененная обида на папу. Негативное пространство пробелов и пустот нашей семьи. Дерзкое, тягостное желание, которое я испытывала к Акселю.

Я сделала по несколько черновиков на каждую тему, оттачивая штрихи, меняя освещение и тени, смещая фокус. Чтобы подать заявку, мне нужны были всего три сильные работы, выборка из гипотетической серии рисунков. Три работы. Казалось, это стало моей новой мантрой. Всего три хорошие работы.



Я вынырнула из пучины угольных мелков и бумаги как раз в тот момент, когда закипел весенний воздух. Поменяла халат на майку и шорты и впервые за долгое время вновь оказалась в подвале у Каро.

– Ты случайно не разговаривала с Акселем? – спросила я.

– Было дело, – сказала Каро. Она сидела на табурете и ковырялась в настройках старого фотоаппарата. – Вы двое странно себя ведете.

– Да уж.

– Может, тебе стоит поговорить с ним? – спросила она.

– Не уверена, что он этого хочет. Он не любит выяснять отношения. – Я делала быстрый карандашный набросок Каро и ее длинного торса, склонившегося на высоком табурете, но она пошевелилась, и освещение изменилось. Я перевернула страницу.

– Все равно попробуй.

Я пожала плечами, хотя Каро всегда оказывалась права в таких случаях.

– А у вас с Чеслин как дела? – спросила я. Потом поняла, что мой вопрос звучит так, будто я сравниваю себя и Акселя с Каро и Чеслин. Только вот мы с Акселем были всего лишь друзьями с какими-то дурацкими периодическими намеками на чувства. Я прикусила щеку изнутри, надеясь, что она ничего не заметила.

– У нас все хорошо, – взбодрилась Каро. Она улыбнулась, слегка обнажив зубы. – Мы решили, что готовы… Ну, знаешь, пройти весь путь до конца.

– Ого! – воскликнула я.

– Я волновалась, что мы перерастем друг друга. Такое ведь иногда случается.

Я никак не могла понять, намекает ли она на наши с Акселем отношения, но это предположение меня разозлило. Мне не понравилась мысль, что однажды может случиться так, что мы с ним не будем нуждаться друг в друге.

Я нуждалась в нем. Гораздо больше, чем он подозревал.

– Но у нас все классно, – продолжала Каро. – Так классно, что даже немного страшно.

– В смысле страшно?

Каро пожала плечами.

– В том смысле, что наши отношения – это награда за смелость делать то, чего мы обе по-настоящему хотим, но важно оставаться смелыми до конца.

Я одновременно порадовалась за нее и расстроилась из-за себя. Я никогда не рассматривала «смелость» в контексте отношений. Вот чего мне не хватало: я никогда не была достаточно смелой, чтобы признаться Акселю в своих чувствах.

– Слушай, а что там с портфолио, с которым тебе помогал Нагори? – спросила Каро.

Перейти на страницу:

Все книги серии Rebel

Похожие книги

Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза