Ослепленная правдой

Твердым шагом отошла от двери, двинулась по коридору вдоль стены, но вдруг  навалилась обморочная слабость, подкосились ноги, и она упала. Перед глазами повисла  какая-то пелена. Неужели слепну, подумалось ей, но тут же стало понятно, что нет, еще не  сейчас, это слезы туманили взгляд, слезы, хлынувшие таким ручьем, как будто копились всю  жизнь. Я убила человека, тихо произнесла жена доктора, хотела убить и убила. Обернулась на  дверь третьей палаты, подумав, что, если слепцы бросятся догонять, защищаться она не сможет.  Но коридор был пуст. Женщины уже скрылись, слепцы, напуганные стрельбой и особенно тем,  что в палате осталось несколько трупов, высунуться не решались. Мало-помалу стали  возвращаться силы. Слезы всё текли, только теперь уже медленно, тихо, как бывает, когда  непоправимое уже случилось. С трудом поднялась. Руки, одежда были в крови, и измученное  тело вдруг уведомило, что она стала старой: Стала старой, стала убийцей, подумала жена  доктора, хоть и знала, что надо будет - снова убьет. А когда будет надо, спросила она себя,  медленно шагая к вестибюлю, и сама же себе ответила: Когда будет умирать то, что покуда еще  живо. Покачала головой, подумала: А это что значит, слова, слова, ничего больше. Вокруг  по-прежнему никого не было. Она подошла к двери, выглянула. Между прутьев решетки  смутно виднелась фигура часового. Там еще есть люди, и они еще видят. Вздрогнула от шагов  за спиной, подумала: Они, и стремительно обернулась, занося для удара ножницы. Но увидела  мужа. Возвращавшиеся во вторую палату прокричали по дороге о том, что случилось в левом  флигеле, и что какая-то женщина зарезала главаря, и поднялась стрельба, и доктор не спросил,  что за женщина, потому что и так знал, это не какая-то, а его женщина, та, которая сказала  косоглазому мальчику, что потом дорасскажет сказку, а сейчас-то что с нею сталось, где она,  может быть, лежит мертвая. Я здесь, произнесла она, подошла к нему и припала и даже не  заметила, что пачкает его кровью, а может, и заметила, но решила, что это не важно, ибо до  этого дня они все делили поровну. Что там было, говорят, убили кого-то, спросил доктор.  Убили, я убила. Почему. Кому-то надо было это сделать, а больше никого не нашлось. А что  теперь. А теперь мы свободны, они знают, что их ждет, если вздумают еще раз попользоваться  нами. Но ведь это значит, будет война. Слепые всегда на войне, всегда были и будут. И ты  снова будешь убивать. Да, если придется, от этой слепоты я не вылечусь. А что с  продовольствием. Теперь мы снова будем забирать его, вряд ли те осмелятся прийти сюда, по  крайней мере еще несколько дней будут бояться, что с ними произойдет то же, что и с их  главным, что им тоже воткнут в горло ножницы. Мы с самого начала, еще когда они  предъявили первые требования, не сумели оказать им сопротивления. Нет, не сумели, мы  испугались, а страх - плохой советчик, ну а теперь пойдем, надо будет на всякий случай  забаррикадировать дверь, кроватями перегородим, как те делали, а если придется поспать на  полу, то ничего страшного, это лучше, чем умереть с голоду.