Осман. Хей, Осман!

Султан величественно вышел первым, Эртугрул шёл за ним. Смутное волнение охватило душу. Заметались перед взором внутренним смутные картины, смешиваясь, дробясь, не завершаясь… Вот новая юрта с богатым убранством — золотые и серебряные украшения теперь покорно служат ему, Эртугрулу, не гордясь перед ним своим видом… Вот невеста его сияет радостью глаз, и руки её уже не огрубелые от работы кочевницы, гладят радостно и чуть боязливо мягкие шелка цветные… Хотелось всего этого!.. А если взбунтуются воины его рода? Если не согласятся старики? Но разве он не вождь им? Разве он не возвратил им храбрость? На месте битвы будет погребение павших, и памятные камни следует поставить; но чувство храбрости одушевляет живых!.. Да, он сделается полководцем могучего султана! Но никогда — слугой! Пусть все знают: никогда — слугой!..

Забили барабаны; загремели, взвыли воинские долгие трубы… Собирались множеством воины… Эртугрул поднялся вслед за султаном на невысокий холм, поклонился султану и поцеловал ему руку. Воины Эртугрула смотрели. Гомон стоял ровный, будто ровно гудели дикие пчелы в своём роении…

— Я решил, — начал свою речь молодой полководец; и чувствовал, как идут на язык верные слова. — Я решил перейти вместе со всем родом нашим под крыло милостей султана Алаэддина Кейкубада, сына Кейхюсрева! Довольно бродить нам по землям чужим непрошеными гостями. Мы поселяемся здесь! Отныне в этой стране — наша родина!..

Гомон разносился одобрительный. И вовсе одобрением и восхищением зазвучали голоса, когда по приказанию султана принесли много дорогих подарков — цветную одежду, ткани, оружие, золотую и серебряную посуду… Своими руками султан накинул на плечи Эртугрула пышный красный плащ из дорогой плотной ткани, расшитый плотными золотыми нитями, переливчатыми выпуклыми узорами… Султан объявил, что жалует Эртугрулу и народу Эртугрула местность, называемую Сугют, — чтобы они проводили там зимы; а горы Доманич между Бурсой и Кютхией, и местность Эрмени[89] — жалует Эртугрулу и народу Эртугрула для стоянок летних, чтобы тучнели их овцы и давали много шерсти и молока и приплода…

— Слышали?! — крикнул Эртугрул с холма. — Слышали?! Это теперь наши земли! Мы — хозяева! Мы заслужили наши владения честью и храбростью!..

Началось празднование. Вскинув руки высоко, воины Эртугрула плясали, топая подошвами сапог о землю твёрдую. Чёрные, туго заплетённые косы бились на груди. Уже запели громкие голоса:

Храбрые воины огузов
Отряд за отрядом идут!
Вождь впереди на коне голубом,
небесному волку подобном!
Бьют барабаны и накры-литавры.
Стяг-санджак развернули.
День страшной битвы настал!
Эй, убегайте, трусы; герои-йигиты[90] идут!
Поле битвы головами покрылось,
головы наших врагов саблями срублены,
головы наших врагов катаются в поле!
Скакали орлиные кони, их подковы спадали.
Пёстрыми копьями кололи врагов,
булатными саблями рубили…[91]

После воинственных песен запели другие — о жизни человеческой — сложенные в бесконечном кочевье… Протяжно пели. И созвучия звенели бубенцами…

Кайтабанун майасыны йÿклÿ кодум
Нäрмидÿр майамыдыр аны билсäм
Кара илÿм койунуну йÿклÿ кодум
Кочмыдыр койунмыдыр аны билсäм
Ала гöзлÿ гöрклÿ халалым йÿклÿ кодум
Эркамидÿр кызмыдур аны билсäм…[92]

Я оставил верблюдицу свою тяжёлой,
Знать бы мне, самец ли, самка ли родились!
В своей чёрной ограде я оставил овцу тяжёлой.
Знать бы мне, барашек ли, овечка ли родились!
Я оставил свою светлоокую красавицу-жену тяжёлой.
Знать бы мне, мальчик ли, девочка ли родились!..

Песни были прежние, давние, кочевничьи; тянулись-протягивались, уносили сердца в далёкие-далёкие степи, туда, совсем далеко, где на высокой-высокой горе — престол верховного Бога — Неба…