Разумеется, что ни один султан не стал бы повторно назначать своей «правой рукой» человека, запятнавшего себя сговором с побежденным противником, в результате которого султан лишился территориальных приобретений. По-хорошему, Синану-паше полагалось размышлять о последствиях своего поступка не в поместье, а сидя на колу у Ворот Приветствия, отделявших первый дворцовый двор от второго.[140]
Но интересы султанских жен и матерей отличались от интересов султанов – для них важнее всего было иметь на ключевых должностях преданных им людей, а всё прочее не имело большого значения. Сафие размышляла примерно так: «Ну и что с того, что Синан-паша попытался договориться с иранским шахом? У нас, хвала Всевышнему, и без того достаточно земель. А вот другого столь преданного человека, который даже из ссылки шлет тебе подарки, вряд ли получится найти…». Это сказано к тому, что женский султанат не был благом для государства, как пытаются представить некоторые авторы. Благо могло быть лишь в том случае, когда государством правил сильный султан, вроде Мехмеда II или Махмуда II, речь о котором пойдет впереди, потому что только интересы правителя полностью совпадают с государственными интересами, если, конечно, это настоящий правитель.Но вернемся к Сафие, которая при жизни своего мужа Мурада III была Сафие-хасеки, а при сыне, султане Мехмеде III, стала Сафие валиде-султан. Подобно Нурбану-султан, Сафие-султан правила открыто, разве что не сидела рядом с сыном на заседаниях дивана. Сановники ходили к Сафие-султан с докладами, иностранные послы, прежде чем предстать перед султаном, получали аудиенцию у его матери, все дела правления совершались с ее ведома и одобрения, султан лишь прикладывал тугру.[141]
К слову будь сказано, что основной опорой Сафие-султан были не назначаемые ею великие визири, а капа-агасы (глава белых евнухов) Газанфер-ага, занимавший эту должность на протяжении тридцати лет. Газанфер, наряду с кызляр-агасы Османом-агой и шестью другими сановниками образовывали ближний круг Сафие-султан, теневое правительство Османской империи.При всей своей властности и при всем своем уме, Сафие-султан не умела настолько хорошо ладить с окружающими, как Нурбану-султан, которая правила без каких-либо потрясений. Впрочем, возможно дело было не в дипломатических способностях, а в чрезмерной самонадеянности Сафие, которая считала, что если уж сам сын-султан находится в ее руках, то опасаться ей некого. Однако действия Сафие-султан и ее клики вызывали большое недовольство среди военных и духовенства. Военным, этой элите османского общества, не нравилось, что государством управляет женщина, не склонная к активным завоеваниям. Дело было не в характере Сафие-султан, а в политической обстановке и «хромающей» экономике империи, но военные видели корень всех бед в матери правителя. Постоянный рост цен и огульное мздоимство тоже не радовали подданных. А верхушка духовенства, в первую очередь, была недовольна тем, что с нею при дворе практически не считались.
«Первый звонок» прозвенел в марте 1601 года, когда военная элита (сипахи) высказала недовольство положением султана, который из правителя превратился в исполнителя чужой воли. Дошло до того, что Мехмеда III сравнили с мютевелли (так назывался управитель вакфа, действовавший в соответствии с установками его учредителя), иначе говоря – назвали правителя исполнителем чужой воли. Сафие-султан не придала значение первому звонку, и уже в начале 1603 года прозвенел второй. На сей раз взбунтовались не только сипахи, но и янычары, и бунт поддержали улемы. На диване султану Мехмеду были высказаны претензии, суть которых сводилась к тому, что валиде-султан и ее окружение наносят вред государству. Пошли слухи, что янычары собираются заменить султана на его сына, шестнадцатилетнего шехзаде Махмуда, матерью которого была то ли Халиме-султан, мать будущего султана Мустафы, то ли какая-то другая наложница… Неизвестно, насколько обоснованными были эти слухи, но они стоили Махмуду жизни – из предосторожности отец приказал казнить его и, как принято считать, Сафие-султан способствовала принятию такого решения. А для успокоения недовольных были казнены оба главных евнуха и еще кое-кто из приближенных валиде-султан, но сама она осталась во дворце и до смерти Мехмеда III, наступившей в декабре 1603 года, сохраняла свое влияние.
Преемником Мехмеда стал его сын Ахмед, рожденный наложницей Хандан-султан, которую в свое время Сафие-султан использовала для того, чтобы отвлечь своего сына от его фаворитки Халиме-султан, имевшей на Мехмеда весьма сильное влияние. К сожалению, мы не можем судить о том, какую из своих наложниц султан Мехмед III ценил больше остальных, поскольку ни одна из них не прошла через никах и не получила титула хасеки. Принято считать, что до казни шехзаде Махмуда фавориткой султана продолжала оставаться Халиме, а затем на первый план ненадолго вышла Хандан (ненадолго, потому что султану оставалось жить считанные месяцы).