Осьмушка

Нынче, когда Хаш спать ушатался, конопатый отлучился из стойбища – действительно пошёл камень класть на покое освобождённого мертваря, и что-то долго там провозился. Может, и впрямь до кучи деревцо туда пересаживал, а то и с цветочками заморочился, с него станется. Ногти у него с земляной каймой, взгляд ясный.

Хаш ёрзает, будто неловко сделалось сидеть на поджатых ногах, а встать и уйти – неучтиво. Штырь хвалит подлетку за хорошую беседу.

– Горд клан Последних толковыми орками.

Хаш старается сдержать счастливую улыбку.

– Штырь-Коваль тоже… не дурачьёв растит, – отвечает гость.

– Нас теперь двадцать три боевых, как ты видишь, – произносит Тис. – Да двои стареньких, да четверо вовсю тянутся, а при удаче – нас ещё больше станет, об том нынче и праздник. Ты говоришь, вас, Последних, поменьше будет?

Хаш определённо ничего такого говорить и не думал, но тут он легко соглашается:

– Да, нас поменьше… – и тут же добавляет: – но в драке каждый стоит трёх! А старшак – девятерых!

– Мало осталось на земле орочьего племени, – говорит Штырь, завершая наконец свою работу и протаскивая хвостик шнура под плотную оплётку. – Надо друг дружки держаться… Ты, Хаш, своим расскажи, что видел. Скажи, у Штырь-Ковалей год идёт сытый. И скажи ещё: мы рады помочь, если что-нибудь нужно.

– Если у вас, например, клинков меньше, чем требуется, – подаёт голос Коваль, – то у нас излишек.

Хаш зыркает на конопатого – лицо у подлетки такое, будто сырьём синь-луковку откусил.

– Мы простоим здесь ещё больше дюжины дней, – говорит Тис. – Передашь своему старшаку.

* * *

Хильдин праздник идёт хорошо. Рыбарка опять нарядилась в красное платьишко прямо поверх тонких порток, похваливает все подарки, даже Кривдину дудку. Дудка крякает как целый утиный выводок, и любой простенький напев с нею кажется ужасно смешным. Как будто всё Хильде нравится: и охапки травы, и аккуратная почти новая ложка с завитушками на ручке («Не у Дрызги ли крадено», – думает Пенни), и маленькая брошечка вроде янтарной – от нэннэчи Магды. Ещё ей перепадает кое-что из бывших царевичевых вещей, например, джинсовая безрукавка, которую костлявые за день успели в четыре руки расшить красными нитками по воротничку и нижнему краю, и всякоразное другое.

Уж и пляшут они обе-двои с белобрысым Марром, будто змеи в траве: смотреть жутко, и глаз не отвести. Пенелопа даже вздыхает про себя, что уж её собственное-то костистое тело никак не предназначено для такой завораживающей красоты. Оно, это тело, вообще для многого не предназначено из того, что рыбарке предстоит, но другие вещи Пенни нимало не заботят. А вот по красоте она отчего-то сейчас тоскует и завидует.

Хаш сидит между Булатами, подпевает общей песне, и вид у подлетки довольный, потому что Красавчик подарил ему какой-то старый свинокол с матерчатым чехлишком, которым уже давненько не пользуется.

Ёна зовёт Пенелопу размяться перед дракой, и она привычно готова отказаться. Но в этот самый момент вдруг замечает Мирку. Тут и слеподырому сразу ясно, что Мирка наготове и обязательно утащит чернявого плясать, как только Пенни откажется. Не то чтобы это было обидно или хоть важно. Но мысль как следует размяться перед дракой моментально становится очень разумной, и поэтому Пенни хватается за протянутую Ёнину руку. Ведь всё равно же никто на неё не будет особо смотреть, когда рядом творится змеиный танец.

Ёна говорит, что в его кровном клане умели плясать босиком прямо по пылающим углям, не обжигаясь.

Пенни не очень верит.

Но хотя сейчас никаких углей под ногами нет, ей становится отчего-то жутко, и весело, и горячо.

* * *

Под конец вечера нэннэчи потянулись спать. Марр с Хильдой уходят, обнявшись. Вскоре и старшаки загоняют домой свой сонный выводок, а гордая Руби остаётся на кошачьем посту, пока Череп неподалёку приглядывает за готовящейся дракой.

Ватажка Зелёного дома вместе с Булатами составляет девять костлявых. Билли, хоть и увечный, подраться в своё удовольствие, тем не менее, может и любит. Жабий дом принимает Хаша – для равного счёта. Место в берегу для такого случая выбрано загодя, вольное и ровное.

– Бейтесь, костлявочки, – усмехается Череп. – Только чтоб мне потом никого не штопать на ночь глядя!

И вот когда они сшибаются первым наскоком, против Пенни оказывается этот Хаш. Конечно, он меньше и намного слабей, но выучка у него злее.

Нет, Хаш не затевает подлого боя, не метит по горлу, или по глазам, или в низ живота. Да и тем ударам, от которых Пенни не успевает увернуться, всё же далеко до по-настоящему опасной силы. И всё-таки очень скоро Пенелопе делается совсем не до смеху.

Потому что Хаш неостановим.

В дцатый раз летит наземь и тут же поднимается в сторонку, чтобы снова наскочить. Бескостным угрём ползёт из захвата – и сразу бросается бить, не давая себе передышки. Не утирает раскровавленный нос, равнодушно принимает удары, молча сражается.

«Ломаю его, ломаю, а ему хоть бы по хрену…»

Это Дэй сказал про какого-то давнёшнего мертваря, и теперь Пенелопе страшно, потому что этот почти ещё орчонок против неё колотится, как заколдованный.