Сорос учился неуклонно оставаться открытым всем типам знания. Используя тело и культурный контекст, он не позволял себе чересчур увлекаться объективными знаниями о числах. «Уверенность не выбор, в отличие от того, что делает Джордж Сорос, — рассказал Джонсон. — Он верит в себя и решается
Из атмосферы в стратосферу
Крис Канаван, защитивший докторскую диссертацию по экономике в Колумбийском университете, теперь работает с Соросом. Он разграничивает собственные склонности и тенденции босса: «Когда я был трейдером, то, как и у Сороса, у меня появлялись какие-то интуитивные прозрения или неопределенное чувство относительно более или менее вероятных движений рынка. Постфактум приходило понимание: я был прав и просто реагировал на происходившее вокруг. Но не желал прислушиваться к внутреннему голосу. Не хотел подменять догадками свои мысли. При этом слово “мысли” я употребляю в достаточно эмпирическом смысле. Допустим, вы умеете интуитивно понимать, что наступил переломный момент. Даже можете чувствовать, как и что скоро обрушится. Но я по-прежнему был слишком робок, чтобы воспользоваться этими информацией или знаниями. Ведь их нельзя выразить в числах. И мало кто способен сообщить остальным: мы ставим на эту позицию, основываясь не на цифрах, а на
Канаван приравнивает это к мастерству гольфистов, погруженных в игру. В молодости экономист увлекался этим видом спорта. «Чем больше я совершенствовался, — рассказывал он, — тем больше понимал, насколько великими на самом деле были лучшие спортсмены». В их присутствии восприятие игры Канаваном разительно менялось. По уровню мастерства он приближался к профессионалам. Но прогресс лишь показывал молодому человеку, насколько далеко опытные гольфисты ушли в понимании игры. Канаван говорил: «Они развили космическую скорость и улетели в стратосферу. Не будучи достаточно хорошим игроком, вы не сможете оценить этот факт».
Полет стал возможным лишь благодаря смелому использованию
Не все из нас могут быть асами гольфа или, скажем, джазовой фортепианной музыки. Но большинство видели мастерство в действии, когда старались овладеть новым языком. Возьмем, например, немецкий. Человеку, начавшему его изучать, вначале нужно освоить правила, то есть грамматику. Его интересует, как организован этот язык. Каковы правила и исключения из них? Потратив время на наработку словарного запаса, ученик начинает строить предложения. Он прилагает все усилия, чтобы избежать грамматических ошибок. Вскоре прилежный ученик привыкает к правилам вроде постановки глагола в конце очень длинных немецких предложений. И затем, прямо как описывал Канаван, взмывает в стратосферу. Словно по волшебству, внезапно он отпускает все мысли и начинает наслаждаться свободным владением. Сами по себе правила — эти абстрактные принципы — отходят на второй план. Теперь ученик говорит на новом языке бегло и ясно. Переделывает язык под себя, играет с ним и пользуется его выразительными средствами. Подбор правильного слова для ученика полностью отошел на второй план. А на первом — значение того, что он хочет сказать.
При рассмотрении этого примера мастерства и многих других, о которых я буду говорить далее, мы вновь можем обратиться к идеям Хьюберта Дрейфуса. Для этого ученого и для других философов, работающих в русле феноменологии, величайшие умения и инновации не являются результатом сознательной мыслительной деятельности. Это очевидно в случае с овладением новым языком, хотя сама идея полностью противоречит нормам, преобладающим во многих корпорациях, институтах и даже образовательных системах. В их культурах явно или негласно предполагается, что мы проявляем свои навыки лучшим образом, сидя в одиночестве и размышляя на абстрактные темы.
Сила практической мудрости