Основа привязанности. Как детство формирует наши отношения

– Что ж, – сказал Маурицио, – мы говорили о том, куда ты шел, когда был расстроен, так что все по теме, – он продолжил, – Я знаю, мы уже обсуждали это, но важно повторить. Мне интересно, когда ты огорчался или тебе было больно, ты помнишь, как тебя успокаивал или поддерживал кто-то из родителей?

Я ответил, что уверен, что мама делала это, но не мог вспомнить ни одну конкретную ситуацию.

Затем Маурицио спросил, когда я впервые был разлучен с родителями.

– Разлучен? – переспросил я.

– Например, уехал в лагерь.

– Я ездил в лагерь, когда мне было девять. Они отправили меня туда на все лето, что сейчас кажется немного странным, но я расскажу о другой, более ранней ситуации. Она ярко иллюстрирует то, как функционировала моя семья. Итак, мне семь, сегодня воскресенье, и я катаюсь на велосипеде около дома, и тут отец выходит на тротуар и говорит, – и тут я попытался сымитировать, как звучал для семилетнего меня глубокий и хриплый голос отца: «Убирай велосипед. Мы едем в больницу. Тебе вырежут миндалины». «Ох, хорошо», – подумал я. Я впервые услышал об удалении миндалин.

Я засмеялся в процессе рассказа.

– В то время, – продолжил я, – было обычным делом удалять миндалины детям, но я не знаю, насколько принято было ничего не рассказывать им об этом до момента поездки в больницу. Тем не менее я убрал велосипед, забрался в машину, и уже спустя час в пижаме лежал на больничной койке. Родители сказали: «Все будет хорошо, увидимся завтра, когда ты проснешься», – или что-то подобное, и еще: «Тебе дадут мороженое». Я помню, как вечером был в общей комнате с другими детьми, которым тоже предстояли какие-то операции, – сказал я со смехом, – и помню, что думал: «Это очень странно. Как я здесь оказался?» Родители вернулись на следующий день, забрали меня домой, и я быстро восстановился. И лишь намного позже я вспомнил эту ситуацию и осознал, как дико это было, хоть я и не уверен, насколько. Тогда всем советовали так делать. Я шутил об этом со своей семьей.

– Как твои родители реагировали на первые разлуки с тобой? – спросил Маурицио.

– Что ж, мой отец, вероятно, отнесся к этому стоически. А мать пыталась мне потакать, – и здесь я перешел на высокий дрожащий голос, – «Ох, тебе не обязательно ехать. Ты можешь передумать. Мы приедем и заберем тебя», что в ретроспективе тоже не кажется правильным подходом. Но это было типично: мой отец, отрицающий какой бы то ни было эмоциональный опыт, и мать, поддающаяся худшим страхам и волнениям. Отличная комбинация, – смеясь, я добавил, – Не рекомендую!

Переворачивая страницу опросника, Маурицио спросил:

– Хорошо, а ты когда-нибудь чувствовал себя отвергнутым в детстве?

– Отвергнутым кем?

– Родителями.

– Насколько в детстве?

– В любом возрасте.

– Что имеется в виду под отвержением?

– Чувствовал ли ты когда-либо, что они игнорируют твое стремление к комфорту или вниманию, твою нужду в них?

– Да, в старом доме до возраста четырех лет, – сказал я. – Конкретно ночью в кровати. Я чувствовал себя очень одиноким и брошенным. Но на контрасте с этим, когда мы переехали в новый дом, я постепенно стал ощущать себя в центре всего, особенно когда брат и сестра уехали в колледж. Также я был успешнее в учебе, чем они. Я хорошо учился в школе, был активным участником студенческого самоуправления. Это было в новинку для родителей, и им это нравилось, полагаю.

– Было ли ощущение, что тебя отталкивали или игнорировали в новом доме? – спросил он.

– Нет, – сказал я, – но ты, наверное, думаешь о том, насколько надежна моя память, ведь как могло поведение родителей так сильно измениться всего лишь из-за переезда?

– Как думаешь, почему твои родители так вели себя по отношению к тебе, когда ты был маленьким? – спросил он.

– Не думаю, что в этом был злой умысел, – ответил я. – Я думаю, они просто так воспринимали родительство. А еще у них были семилетка и десятилетка, которым требовалось много внимания. У моего брата были эмоциональные проблемы, так что одного его хватало. Мой отец просто не привык выражать эмоции, и это по-прежнему так. У матери действительно была физическая слабость из-за полиомиелита, но, думаю, ее главной проблемой были страх и тревожность. У меня было ощущение, что семья уже сформировалась, когда я родился, и я в нее так и не вписался. Я по-прежнему так думаю, кстати. Но мне не кажется, что в этом был умысел.

– Твои родители когда-нибудь угрожали тебе каким-либо образом?

– Мой отец иногда грозился отшлепать меня ракеткой для настольного тенниса. Но не более.

– Физическое насилие?

– Нет.

– Попытки не разговаривать или пристыдить?