В то же время большинство депутатов считали, что массы еще не способны правильно отличать интересы народа от собственных интересов и поэтому не могут ни действовать добродетельно, ни распознавать добродетель в тех, кто может представлять их интересы. Однако большинство депутатов считали, что народные массы еще не умеют правильно отличать интересы нации от собственных корыстных интересов и поэтому не могут ни поступать добродетельно, ни распознавать добродетель в тех, кто может представлять их в собрании. Избирательные права по новой конституции предоставлялись только тем, кто был готов к этой ответственности; для них политическая практика должна была отточить понимание добродетели.
При таком понимании временные ограничения избирательного права не совсем противоречат теории Руссо. Хотя эти ограничения казались несовместимыми с концепцией добродетели как врожденного качества простого человека, которое неизменно проявляется в политических действиях, депутаты могли объяснить отсрочку в предоставлении избирательных прав затянувшейся социальной коррупцией старого режима. Революционная социализация и воспитание впоследствии очистят народ от этой порочности и позволят проявиться в политике его врожденным добродетелям. По крайней мере, некоторые приверженцы принципов Просвещения ожидали, что это очищение займет много времени. Сторонники Руссо предполагали, что этот период будет гораздо короче, а впоследствии и вовсе отсутствовать. Хотя Декларация прав человека и гражданина украсила преамбулу конституции 1791 г., созданная ею система управления была компромиссом, который не устраивал практически никого. С одной стороны, депутаты, выступавшие за республику, в которой не было бы места монарху, тем не менее, очень неохотно открыто выступали против созданной конституционной монархии. Их число неуклонно росло вместе с их недовольством. С другой стороны, конституционная монархия, возведенная Консти-туцией, наряду с ликвидацией дворянских привилегий и титулов, оттолкнула тех депутатов, которые предпочитали возврат к старому режиму. Прагматизм для них был так же неприемлем, как и для республиканцев. После многообещающего начала с Декларацией прав Национальное учредительное собрание в итоге создало государство, которое мало кто мог поддержать. Ни любимая, ни почитаемая, "Конституция 1791 г. так и осталась бумажкой, представляющей интерес скорее для ученых и экспертов, чем для народа". Когда 14 сентября Людовик XVI предстал перед собранием, чтобы дать свое согласие на принятие новой конституции, депутаты отказались встать, как того требовал королевский протокол. Когда король заметил, что все они остались сидеть, он прервал свою речь и неловко сел сам. Его явное смущение подтвердило, что социальная база монархии несовместима с руссоистской установкой на отмену корысти и ликвидацию социального неравенства.
Попытка создания французского революционного государства
При других обстоятельствах Декларация прав человека и гражданина могла бы придать французскому революционному государству трансцендентную социальную цель. И как бы ни относились к выборам депутатов в Генеральное собрание (ныне Национальное учредительное собрание) как к проявлению демократии, не было сомнений в том, что народ добровольно и с энтузиазмом согласился с этой декларацией. Однако этого было недостаточно, чтобы объединить эти элементы в новое государство по двум причинам. Во-первых, конституционная монархия, созданная в соответствии с конституцией 1791 г., противоречила принципам, провозглашенным в декларации, и тем самым фатально подрывала претензии правительства на власть. Не помогало и то, что сохранение королевской власти было прагматичной уступкой реалиям власти. Во-вторых, не было доминирующей революционной партии, которая могла бы убедительно внедрить принципы этой декларации в организацию и политику нового государства путем навязывания последовательной политической программы. Эти проблемы были явно взаимосвязаны. С одной стороны, сохранение монархии отчасти объяснялось отсутствием дисциплинированной революционной партии. С другой стороны, отсутствие дисциплинированной революционной партии отчасти объяснялось сохранением институциональной власти монархии.