Основание современных государств

2 декабря 1792 г. Робеспьер изложил "право на пропитание", которое должно было примирить насущные потребности парижан в пище с руссоистским представлением о несовместимости своекорыстных требований с откровением всеобщей воли. Если сделать обеспечение продовольствием фундаментальным правом, то требования народа перестанут быть частными претензиями, а станут общей обязанностью коллектива. На практике революционная политика, реализующая это право, конечно же, ущемляла якобы равное право собственности. Однако Робеспьер был озабочен не столько политэкономией, сколько тем, чтобы "придать Республике форму социального эгалитаризма, которая стала бы экономическим эквивалентом того царствования добродетели, которое он хотел" создать в политике. Как и в других случаях, решение Робеспьера можно интерпретировать либо как ответ на политическую необходимость, либо как развивающуюся теорию политики.

 

Среди многочисленных действий, которые, как представляется, по крайней мере, подрывают построение идеальной республики, Робеспьер заплатил сотням санкюлотов за участие в собраниях в Якобинском клубе, где им было приказано аплодировать его речам, а противникам - шипеть. Он также руководил "хорошо отточенной машиной интриг, пропаганды и подтасовки голосов", которая фактически доминировала в столичной электоральной политике. И платные демонстрации, и манипулятивные методы политической машины были явно направлены на то, чтобы исказить мнение парижан, укрепив способность Робеспьера направлять ход революционного режима. Таким образом, их можно трактовать по-разному: как средство реализации личных амбиций или как прагматичное признание того, что общая воля, которую он сам олицетворял, не может быть надежно выражена парижским народом.

Революционная карьера Робеспьера, как представляется, содержит множество доказательств того, что он стремился к власти, а его стремительный взлет к известности практически полностью соответствует усилению авторитарного характера революционного режима. В период между свержением короля в августе 1792 г. и принятием новой конституции в июне 1793 г. во Франции не было никакого официального государственного аппарата, кроме национального законодательного собрания. Несмотря на то что депутаты придумывали все на ходу, им все же удалось принять законы, которые обязывали призывать людей в армию, учредить Революционный трибунал для суда и наказания за измену, установить максимальный контроль над ценами на важнейшие товары (в частности, на хлеб) и создать то, что быстро превратилось в коллективное военное министерство. Расположенный в Комитете общественной безопасности, он быстро стал институциональным центром политической силы монтаньяров. К августу 1793 г. вся свобода слова была ограничена, а Национальный конвент, ослабленный в результате чистки жирондистов, подкреплял решения комитета "резиновой печатью".

 

 

Комитет, в котором доминировал Робеспьер, вел себя так, словно большинство его членов стали не коллегами, а его личными "секретарями". Однако Робеспьер по-прежнему зависел от поддержки и лояльности небольшой группы союзников, настолько, что его правление можно охарактеризовать как коллективную диктатуру, в которой он был первым среди равных. Хотя более прагматичные взгляды его друзей и союзников могли бы обеспечить возможность компромисса или терпимость к ошибкам, Робеспьер часто был суров и непримирим, и многие депутаты опасались моральной правоты, лежащей в основе его политики. Как он хорошо знал, многие депутаты называли его диктатором, и он мог принять это звание только в том случае, если они признавали, что он всего лишь выполняет судьбу народа. 10 января 1794 г. он заявил, что те, кто выступает против него, являются настоящими "тиранами" и именно они, а не он, угрожают революции.

В политике Робеспьера политический прагматизм сочетался с идеологическими принципами, что, как представляется, объясняло практически все его решения, даже если эти объяснения зачастую были известны только ему самому. Например, 18 декабря 1791 г. Робеспьер произнес речь в Якобинском клубе, в которой утверждал, что объявление войны Австрии неизбежно приведет к установлению политической диктатуры.

 

Война - это всегда первое желание могущественного правительства, которое хочет стать еще более могущественным... Именно на войне исполнительная власть проявляет самую страшную энергию и осуществляет своего рода диктатуру, которая может только пугать наши зарождающиеся свободы; именно на войне народ забывает те принципы, которые имеют самое непосредственное отношение к гражданским и политическим правам, и думает только о событиях за границей, отвращает свое внимание от своих политических представителей и своих судей и вместо этого возлагает все свои интересы и все свои надежды на своих генералов и своих министров...