Вполне можно доказать, что такой взаимный надзор способствовал некоторому сближению демократических государств в вопросах расширения избирательного права и прав личности, хотя степень этого сближения можно легко преувеличить. Одно, однако, не вызывает сомнений: За редчайшими исключениями, демократические государства не разрушили эти границы, объединившись друг с другом. Недемократические государства, как будет рассмотрено в следующих трех главах, часто имеют экстерриториальные представления о народе (например, пролетарии, немцы/арийцы, шииты), которые не имеют ограничений, когда речь идет о пересечении государственных границ. С другой стороны, демократические фонды создали удивительно устойчивые границы, во многих случаях благодаря принципу, согласно которому единственное, чего не может допустить народ, - это отделение. С одной стороны, демократические фонды отрицали существование воли народа, выходящей за пределы (ставших) национальных границ. С другой стороны, они также отрицали возможность существования воли народа, отдельной и отличной от государственной воли.
Отдельная и неделимая идентичность народа не представляет теоретических проблем для древнеанглийской конституции, поскольку воля народа, государства и трансцендентная социальная цель, которой посвящено государство, возникли в рамках взаимодополняющего процесса. Как следствие, они неразрывно связаны между собой. Поскольку не существует де-факто момента основания английского государства, то нет и события, в котором произошло это слияние, которое позволило бы провести различие между историческим "до" и "после". Не существует также письменного текста, в котором положения английской конституции были бы де-факто изложены словами. Есть, конечно, жесты в сторону таких прокламаций, как "Магна Карта" (1215 г.) и "Декларация прав" (1689 г.), но они во многом неполны и безнадежно анахроничны. Кроме того, они появились уже после того, как английское государство, народ и цели слились воедино в тумане времени. В лучшем случае они являются незначительными исправлениями и приукрашиваниями обычаев и традиций, составлявших древнюю английскую конституцию, и как таковые свидетельствуют лишь о шагах в эволюционном развитии народа и нации. И это объясняет, почему англичане могут воспринимать волю народа только в специфически национальных терминах: Права англичан возникли - или, лучше сказать, были выявлены - в ходе длительного исторического процесса, который другие народы должны пройти сами. Права англичан не могут быть экспортированы в виде аккуратного пакета политической мудрости, и их нельзя, за исключением самых общих положений, адаптировать к другому культурному контексту. Если другие народы могут извлечь некоторые уроки из английского опыта, в частности, достоинства постепенного изменения политических принципов, то англичане не могут ничего почерпнуть из опыта других стран в области демократии. Демократический костюм должен быть подогнан под конкретную нацию, а древняя английская конституция подходит своему народу так, как если бы она была (и есть) его собственной кожей.
Основание Америки не произошло бы, если бы англичане включили колонистов в древнюю конституцию. Но англичане этого не сделали, и поэтому последующий политический кризис начался с горячего отстаивания колонистами прав англичан не только как справедливой основы для политического правления, но, что еще более важно, как единственно справедливой основы для политического правления. Когда эта претензия на английскую идентичность была категорически отвергнута материнской страной, основателям Америки пришлось искать способ сохранить это подтверждение прав англичан и в то же время создать для колонистов новую идентичность, которая отличала бы их от, так сказать, англичан. Возникшие противоречия нашли свое отражение в гибридной Декларации независимости и институциональном дизайне, заложенном в Конституции США: в первой декларировалось открытие естественных прав как основы древней английской конституции (права, нарушенные королем и парламентом), а во второй - прагматическая инновация институциональных механизмов, которые сделали бы волю народа жизнеспособным принципом в новом американском государстве (укрытия, имитировавшие английские институты, которые, будучи менее жестокими по своей инструментальности, действовали примерно так же).