Учитывая эту революционную активность и бескомпромиссный радикализм партийной доктрины, никто не стал недооценивать враждебность коммунистов Веймарской республике, и КПД превратилась в зловещий призрак, преследующий как демократический центр, так и крайне правых48. Хотя каждое восстание наглядно демонстрировало бессилие коммунистического движения, как с точки зрения малого числа последователей, полностью преданных революционному эксперименту, так и неспособности использовать политические возможности, воображение среднего класса все больше воспринимало марксистских левых как главную угрозу политической стабильности и, соответственно, ориентировалось на те партии, которые обещали наиболее эффективный ответ на эту угрозу.
Таким образом, одним из важнейших следствий коммунистической доктрины стало поощрение своеобразного революционного авантюризма. Этот авантюризм, разумеется, был подстегнут революционными успехами Советского Союза, который стал образцом для подражания для Коммунистической партии Германии. Общественные опасения, вызванные авантюризмом КПД, неизбежно привели к усилению ультраправых в электоральной политике, и главным бенефициаром стала нацистская партия. Однако Советский Союз стал не просто образцом для подражания, поскольку КПД все больше попадала под чары и, соответственно, под контроль Коммунистического Интернационала (Коминтерна). В результате КПД превратилась в креатуру Москвы и перестала быть самостоятельной политической партией. Под руководством Коминтерна КПД систематически преуменьшала серьезность нацистской угрозы, хотя именно она была одной из главных причин роста популярности этой партии. Рассматривая нацистскую партию как "простое проявление кризиса монополистического капитализма", КПД сосредоточила свое внимание на своем главном конкуренте за преданность рабочих - социал-демократической партии.
В 1929 г. КПД ввела новый термин - "социал-фашизм", под которым понималась механизация и организационное укрупнение промышленности как стратегия максимизации монопольных доходов. Побочными последствиями этой стратегии были массовая безработица и серьезный кризис капиталистической системы. Однако КПД утверждала, что наиболее важным политическим последствием стало создание привилегированной рабочей аристократии, которая объединилась с капиталистическим строем против пролетариата. На производстве эту аристократию представляли профсоюзы, связанные с Социал-демократической партией, которые также защищали их интересы (а значит, и интересы капиталистического класса) в политике. Таким образом, СДПГ стала "авангардом фашизма" и наиболее важным врагом пролетариата. На выборах 1930 года КПД предупреждала рабочих, что им придется выбирать между "фашистской диктатурой или диктатурой пролетариата... Фашизм или большевизм". Утверждая, что "нацисты... не могут управлять страной без помощи СДПГ", коммунисты заявляли, что эти две "фашистские" партии негласно сотрудничают в попытке "удержать массы" путем распространения "антикапиталистической демагогии". Таким образом, СДПГ была связана с нацистской партией таким образом, что сотрудничество между двумя партиями рабочего класса становилось совершенно невозможным.
Коммунистическая партия Германии, вероятно, не могла выбирать, сотрудничать ей с социал-демократами или нет. И марксистская доктрина, и пленительный успех большевистской революции связывали партию с Советским Союзом таким образом, что самостоятельные действия во внутренней политике Германии были практически немыслимы. Но Советский Союз и, в частности, Сталин могли выбрать в качестве главной угрозы не СДПГ, а нацистскую партию. Предотвратило бы это приход Гитлера к власти - вопрос спорный, но, по крайней мере, единый фронт рабочего класса повысил бы вероятность этого. Как бы то ни было, трудно представить себе правдоподобную коммунистическую стратегию, которая укрепила бы перспективы нацизма в большей степени, чем та, которую КПД приняла на деле.