В 1977 г. "новые слои среднего класса" составляли лишь 18% населения. Как и в русской революции, эти слои выдвинули немало артикулированных, прагматичных и опытных политических лидеров, но революционное урегулирование в значительной степени определялось уличными демонстрациями, в которых средний класс значительно уступал другим слоям, исторически связанным с духовенством: "традиционной" буржуазии (например, базарным торговцам), которая составляла около 10 % населения; рабочий класс (33 %); крестьянство (36 %). Положение, которое заняли эти слои, также было побочным продуктом политики шаха. Например, модернизация негативно отразилась на традиционной организации экономики, которую курировали купцы, продававшие свои товары и услуги на городских базарах. В ответ на их протесты шах стал проводить политику, в которой они все больше обозначались как отсталые противники, подлежащие уничтожению. Как и в случае с новым средним классом, репрессии и политика подтолкнули традиционную буржуазию в объятия духовенства, однако связь между исламским духовенством и базарными торговцами была уже прочной и давней.
Костяк массовых уличных демонстраций 1978 г. составили неграмотные или полуграмотные крестьяне, мигрировавшие в города и работавшие в неформальной экономике с частичной занятостью на задворках современной промышленности и сферы услуг. Эти мигранты жили в трущобах на окраинах городов, где создавали большие семьи и вели образ жизни, характеризующийся некоторыми аспектами современной жизни (например, телевидением и популярной модой), сохраняя при этом весьма традиционные отношения с исламом и исламским духовенством. Хомейни и фундаменталистское духовенство называли их "лишенными собственности" и часто описывали их как "угнетенных" и "невинных". Хотя Хомейни никогда не указывал, что именно следует сделать для облегчения страданий мигрантов, он, тем не менее, убедительно возлагал вину за их страдания на политику модернизации, проводимую режимом. Эти мигранты значительно превосходили по численности квалифицированных промышленных рабочих в иранской экономике и, наряду с базарными торговцами, составляли "основную социальную базу" иранской революции.
Во всех этих отношениях политическая экономика, которая структурировала иранскую революцию, была продуктом реформ и политики, которые начались полвека назад, с момента основания династии в 1925 году Реза-шахом Пехлеви.
Эта экономическая и социальная политика сформировала, а в некоторых случаях и привела к появлению секторов, которые изменили политический ландшафт и породили политические требования, характерные для модернизирующейся страны. Однако эти изменения, с точки зрения шаха, привели к тому, что сопротивление программе реформ росло быстрее, чем создавались сочувствующие группы населения. Таким образом, возник разрыв между ожидаемым долгосрочным усилением поддержки населением экономических и социальных перемен (возникшим в результате реализации программы модернизации по мере создания новых секторов, поддерживающих перемены, и атрофирования традиционных секторов, выступающих против перемен) и краткосрочным политическим противодействием реформам.
Шах попытался восполнить этот пробел, создав тайную полицию САВАК, в которой работало около 60 тыс. человек, регулярно избивавших, бичевавших, сжигавших и казнивших тех, кто выступал против режима. К 1975 г. Amnesty International назвала Иран "страной с самым высоким в мире уровнем смертных приговоров и историей пыток, которая не поддается никакому сомнению". Интенсивные репрессии такого масштаба ослабили естественную склонность к поддержке или хотя бы терпимости к правлению шаха, когда ему бросили вызов представители фундаменталистского духовенства. Таким образом, многие проблемы шаха были созданы им самим, поскольку он либо необоснованно нападал на многие из этих социальных групп, либо оскорблял их, игнорируя другие классы, которые могли бы поддержать режим, если бы им была предоставлена большая роль в выработке его политики.
Все шансы на то, что иранская революция могла бы привести к созданию демократического государства, были, скорее всего, сведены на нет шахской ставкой на репрессии. Даже без репрессий светские либералы и их исламские союзники составляли довольно незначительное меньшинство иранского общества. Таким образом, политическая демобилизация трудовых мигрантов и крестьянства зависела от их дальнейшего развития. А эта демобилизация во многом зависела от позиции исламского духовенства, которое было далеко не монолитным ни в своих доктринальных принципах, ни в своей политической философии.