Основания девятнадцатого столетия

Преломление света сквозь призму, свойства электричества, кровообращение... каждое открытие означает обогащение. «От­дельные проявления законов природы, — говорит Гёте, — нахо­дятся вне нас подобно сфинксам, неподвижны, прочны и немы. Каждый наблюдаемый феномен есть открытие, каждое откры­тие есть собственность». Таким образом, различие в области знаний между открытием и наукой весьма отчетливо. Одно касается находящихся вне нас сфинксов, другое — переработ­ка этих восприятий и внутреннее обладание ими.²⁹¹ Поэтому сырье, исходный материал знаний, т. е. количество открытого, можно сравнить с имущественным сырьем — деньгами. Уже древний летописец Роберт Глосистерский (Robert of Gloucester) в 1300 году пишет: «for the more a man can, the more worth he is» («чем больше человек может, тем больше его ценность»). Кто много знает — тот богат, кто мало знает — беден. Но именно это сравнение, которое вначале кажется довольно банальным, ока­зывает прекрасную услугу, чтобы нам держать руку на пульсе в области знаний, потому что значение денег полностью зависит от их применения, что мы можем на них сделать. То, что богат­ство дает власть, а бедность калечит, является verite de La Palisse, даже глупец ежедневно наблюдает это на примере себя и других. И все же один из мудрейших (Шекспир) пишет:

If thou art rich, thou'rt poor.

Если ты богат, ты беден! Действительно, жизнь учит нас, что между богатством и умением не существует простого, непосредственного соотношения. Точно так же, как гипере­мия организма, т. е. прилив крови, вызывает остановку жиз­недеятельности и даже смерть, мы часто видим, как легко парализует человека большое богатство. Так же обстоит дело со знаниями. Вначале мы видели, как индийцы погибли от анемии знаний, это были в определенной степени уми­рающие с голоду идеалисты. Китайцы, наоборот, были наду­тыми parvenus, не представляющими, что делать с огромным капиталом своих знаний — без инициативы, без фантазии, без идеалов. Распространенное выражение «знание — сила» сразу не действительно, но зависит от того, кто этот знаю­щий. О знаниях еще больше, чем о золоте, можно сказать, что сами по себе они ничто, они точно так же могут принести вред человеку, полностью его погубить или, наоборот, под­нять и облагородить.

Не имеющий знаний китайский крестьянин — один из са­мых работоспособных и счастливых людей на земле, уче­ный китаец — это чума, это раковая опухоль своего народа. Поэтому достойный восхищения человек, Лao–цзы, кото­рого не поняли наши современные, воспитанные в предста­влениях о человечестве комментаторы, тысячу раз имел право писать: «Ах, если бы мы («мы», китайцы) только мог­ли оставить всезнайство и ученость! Нашему народу это было бы в сто раз полезнее!»²⁹² Но и здесь это вновь объяс­няется индивидуальными, прирожденными способнос­тями, врожденным характером. Одна раса превосходно про­двигается вперед с минимумом знаний, большее количество для нее смертельно, так как у нее нет органа для них. Для другой жажда знаний является врожденной, и она начинает хиреть, если не получает питания, она умеет перерабаты­вать поступающий материал знаний сотнями способов, не только для преобразования внешней жизни, но для постоян­ного обогащения мышления и творчества. В этой ситуации находятся германцы. Не количество их знаний заслуживает восхищения — потому что любое знание относительно, — но факт, что они обладали редкой способностью это вы­учить, т. е. без конца открывать, без конца заставлять гово­рить «немых сфинксов», и к тому же способностью в опре­деленной степени абсорбировать воспринятое, так что для нового всегда появлялось место, без того, чтобы наступило полнокровие.

Мы видим, как бесконечно запутана любая индивидуаль­ность. Однако, я надеюсь, что из этих кратких замечаний в со­единении с предыдущими читатель легко поймет своеобразное значение знания (здесь, в частности, в его простейшей форме, как открытие фактов) для жизни германцев. Он также поймет, насколько сильно эта способность, в определенном смысле чисто материальная, связана с его более высокими и высшими талантами.

Только чрезвычайная философская способность и только очень оживленная экономическая жизнь может пережевать, переварить и применить так много знаний. Не знания дали жизненную силу, но избыточная жизненная сила беспрестанно стремилась ко все большим знаниям точно так же, как ко все большему (имущественному) обладанию во всех остальных областях. Это является истинным внутренним источником по­бедного марша любознательности, которая начиная с XIII века никогда не ослабевает. Тот, кто понимает это, сможет просле­дить историю открытий не как дитя, но с пониманием.

Движущие силы