Основания новой науки об общей природе наций

так они и продолжали называться в Римских Законах, которые должны были выражаться совершенно точно (по наблюдениям Антония Фабра в «Jurisprudentia Papinianea»), как выше это было отмечено в другом месте и по другому поводу. Поэтому хотя и с добрым намерением, но и с грубым незнанием Римских Древностей он пишет со слов Ливия{380}, что если бы Благородные приобщили плебеев к коннубиям, то от этого произошло бы потомство secum ipsa discors{381}, иными словами – урод, состоящий из двух природ: одной – героической природы Благородных, другой – звериной природы самих Плебеев, которые agitabant connubia more ferarum{382}; последнее изречение Ливий взял у какого-нибудь древнего летописца и применил не научно, так как он приводит его в том смысле, как если бы Благородные роднились с Плебеями, ведь плебеи при своем тогдашнем состоянии почти что презренных рабов не могли претендовать на это перед благородными, но они добивались только права заключать торжественные бракосочетания, а последнее значит то же самое, что connubium; это же право принадлежало только благородным, но у животных никогда один вид не общается с другим видом; таким образом, приходится сказать, что посредством такого изречения Благородные в героических распрях насмехались над Плебеями: раз у последних не было публичных ауспиций, своею торжественностью придававших точность бракам, то ни один из плебеев не имел определенного отца; в Римском Праве от этого осталось следующее определение, известное каждому: nuptiae demonstrant patrem{383}; таким образом, при этой недостоверности Благородные говорили про Плебеев, что последние общаются со своими матерями и со своими дочерьми, как звери.

Атрибутами плебейской Венеры были голуби, и не потому, что они обозначали любовную привязанность, а потому, что они (по определению Горация) degeneres{384}, т. е. низкие птицы по сравнению с Орлом (тот же Гораций определяет его как ferox{385}); они обозначали, таким образом, что у Плебеев были свои собственные, т. е. меньшие, ауспиции, в отличие от ауспиций орла и молний, принадлежавших Благородным; Варрон и Мессала говорят о наибольших, т. е. публичных ауспициях, от которых зависело все героическое право Благородных, как это открыто подтверждает нам Римская История. Атрибутами же Героической Венеры, т. е. Венеры Pronuba, были лебеди, присвоенные также и Аполлону, как мы видели выше – Богу Благородных; от ауспиций одного из этих лебедей Аеда зачала от Юпитера яйцо, как было разъяснено выше. Плебейская Венера была нагой, тогда как Pronuba была прикрыта поясом (cestum), как сказано выше, и из этого видно, насколько искаженные представления существовали о Поэтической Древности! Впоследствии считали подстрекательством к сладострастию то, что поистине было изобретено для обозначения естественной стыдливости, т. е. точности и добросовестности, с которой соблюдались среди плебеев естественные обязанности. Как мы увидим немногим ниже в главе о «Поэтической Политике», плебеи совершенно не имели прав гражданства в героических городах, и таким образом их законные обязательства не были связаны никакими узами необходимых или гражданских законов. Затем атрибутами Венеры были Грации, также нагие; у Латинян caussa и gratia значили одно и то же; таким образом Грации для Поэтов должны были обозначать «голые договоры»{386} (pacta nuda), порождающие только естественное обязательство; поэтому Римские Юристы называли pacta stipulata то, что позднее Древние Истолкователи называли pacta vestita (ведь они понимали под pactum nudum – pactum non stipulatum, и stipulatio должно было произойти не от stips – «денежный взнос», – так как в таком случае нужно было бы говорить stipatio с натянутым обоснованием, будто взнос «поддерживает» договор, – но оно должно происходить от stipula – «соломина»: так говорили крестьяне Лациума, ибо договор был «одет» пшеницей); обратно этому «одетые договоры» (pacta vestita) у Феодальных Юристов первоначально назывались так по тому же самому происхождению, что и Инвеститура Феода, и отсюда же, несомненно, exfestucare – «лишение достоинства». Итак, в силу всего этого под gratia и caussa Латинские Поэты разумели одно и то же применительно к договорам, заключавшимся плебеями Героических Городов, когда впоследствии были введены договоры de Jure Naturali Gentium{387} (Ульпиан говорит: Humanarum), тогда caussa и negotium обозначали одно и то же, так как в такого рода договорах самое дело почти всегда оказывается caussae или cavissae, т. е. обеспечением, имеющим ценность в силу стипуляции, которая обеспечивается в договорах (pacta)[165].

Королларии о Договорах, заключаемых на основе простого соглашения