Основатели (СИ)

Со дня их отбытия из замка благородного дома Селвинов прошло уже дней десять, а Реувен по-прежнему не давали покоя возмущение и горькая обида. Разумеется, ее спутникам не в чем было упрекнуть лорда Селвина — напротив, Элазар, почуяв наживу, прямо-таки расстилался перед ним, а Годрика подкупила его щедрость — добродетель, как известно, присущая лишь истинной знати. Почти неделю они пользовались гостеприимством лорда Этельберта: ели, пили и отсыпались на славу. Годрик с простодушным рвением новообращенного поспешил попробовать себя в роли наставника: не дожидаясь приезда в Хогвартс, он занялся обучением своего подопечного, юного Этельстана, крепкого одиннадцатилетнего мальчишки. Необычно крупный для своего возраста, Этельстан из-за этого казался глуповатым. Крауч всё свое время проводил в соседнем селении, практикуясь, как он говорил, в своем ремесле. Элазар же каждый день поднимался на замковую стену, чтобы с мрачным удовлетворением отмечать, что фениксианцев становится всё меньше — пока однажды, вернувшись, не возвестил своим спутникам, что все их преследователи мертвы. Слава Всевышнему, великому и справедливому!

Едва опасность миновала, вновь объявился Морхозий. Никто даже не заметил, как тот пришел — просто однажды Реувен повернула голову и обнаружила, что гоблин сидит рядом с ней за столом и с аппетитом поглощает копченый окорок.

— Поглядите-ка на этого пройдоху! — воскликнул Годрик со смехом. — Стоило ему только почуять угощение нашего доброго хозяина, как он уже тут как тут! Где тебя носило, мой большеносый приятель?

— Я был вынужден отлучиться по некоторым неотложным делам нашей семьи, — ответил Гринготт, запихивая в рот огромные куски окорока.

— По неотложным делам! Знаю я твои неотложные дела, хитрюга! — расхохотался Годрик. — Когда на нас напали разбойники, тебя уже не было с нами. Ну же, нечестивец, сознайся: ты заранее почуял опасность и решил вовремя улизнуть, чтобы не попасть в заварушку вместе с нами? А потом не возвращался, потому что у нас закончилась провизия?

Годрик был недалек от правды, и потому Морхозий предпочел сделать вид, что не услышал.

На исходе недели Элазар и его спутники засобирались в дорогу. Селвин уговаривал их погостить у него подольше, но Элазар опасался, как бы осень (а вместе с нею — непогода) не застала их в пути. Великодушный лорд Этельберт дал им с собою денег — правда, немного; но зато он пожаловал им двух прекрасных коней — для Годрика и Элазара — и две запряженные волами подводы, груженные бочками солонины, копчеными утками и гусями, свиными колбасами, зерном, мукой, медом, бочонками вина и превосходным овсом для лошадей. Увидев всё это, Элазар рассыпался в самых витиеватых благодарностях; Годрик тоже от души поблагодарил Селвина, уже в который раз убедившись, что их лорд — самый благородный лорд из всех, что ему встречались; а Бени и Крауч донельзя обрадовались, что теперь им не придется идти за повозкой пешком.

— Ученого человека красит мудрость, а знатного господина — щедрость, — протараторил Крауч, кланяясь Селвину на разные лады. — Кто на дары не скупится, тому сладко спится.

— Вот ей-богу, никогда не слыхал таких присловий, — хмыкнул Годрик. — Скажи, братец, а уж не сам ли ты их выдумываешь, часом?

В день их отъезда, провожая гостей, Селвин — кажется, впервые за всё время — обратился к Реувен. Отозвав ее в сторону, он произнес со снисходительной улыбкой:

— Жена моя, да пребудет она в Божьей милости среди Его ангелов, была из вашего племени; вот и видом ты на нее походишь. Приятно это моему глазу. Конечно, Господь не был так щедр к тебе и не одарил тебя ее красотою, да и летами ты куда старше, но… если желаешь, можешь остаться в моем замке — будешь мне прислуживать.