Осталось ему пару часов всего просидеть, пока парнишка документы оформит, но вдруг он бежит, спотыкается:
— Ты что там натворил в Москве?! — а у самого глаза круглые и губы белые, да и все лицо будто в известке. — Шифрограмма чуть ли не от Президента пришла — велят тебя охранять как особо опасного рецидивиста, а из Москвы за тобой уже едут!
Дядя Иса только плечами пожал. Что он там натворил? Ничего. Конечно, понял, что дело с племянником связано, однако слово между ним и Магометом сказанное тут же и умерло. Значит, ничего и не было.
— Смотри, не проговорись, я все отдал, сделать ничего не могу, вот протокол подпиши…
И сует дрожащей рукой бумажку, а в ней опять написано как первый раз. Но дядя Иса бумажку отстранил.
— Слушай, парень, если ты себя не уважаешь, почему думаешь, что и я такой? Сколько переписывать, подписывать, зачеркивать? Хватит уже!
И отвернулся. А через час четыре здоровых лба с автоматами посадили его в машину и повезли обратно в Москву, да еще одна машина впереди шла и одна сзади. Значит, уважают. Или боятся. Что, в общемто, одно и то же.
Перед вылетом Карпенко на полчаса заехал к Наталье. Поднимаясь по лестнице, он словно воочию увидел, как одетые в белые халаты бойцы группы зачистки спускают вниз носилки с пристегнутым трупом. Раненый бандит плакал, раскаивался и сулил золотые горы. Он быстро допросил его в ванной и, выяснив мотивы нападения, махнул Клевцову рукой. Через несколько минут в санитарный фургон погрузили второй труп.
Квартира выглядела как до налета: на двери вместо перекушенной висела целехонькая цепочка, в прихожей отражало обычный уют новое зеркало, негромко лопотал телевизор… Совершенно незаметно починена «хельга», вместо залитого кровью подобран точно такой же палас. Бригада Клевцова, как всегда, оказалась на высоте: все следы происшествия перестали существовать. Правда, это касалось только материальных следов…
— Я не сплю ночами, — Наталья заметно осунулась, под глазами появились черные круги, к тому же она постоянно озиралась. — Днем напьюсь седуксена и проваливаюсь в черноту, но облегчение не приходит… Заглядываю под кровати, в кладовку, и все время перед глазами эти рожи… Ты их убил? Обоих?
— Да. Они больше никогда не придут. Не бойся.
— А те, в автобусе? Их же очень много… Почему они свободно разъезжают по Москве?
Красивая женщина с величественными манерами и царственной осанкой превратилась в затравленного испуганного зверька. Карпенко взял тонкие руки в свои, осторожно сжал.
— Нет никакого автобуса. Тебе ничего не угрожает. Ты же мне веришь?
— Когда ты здесь — да. Но когда ты уходишь, я ничего не могу с собой поделать…
Бледные губы дрожали, казалось, они потеряли безупречную четкость формы.
— Скоро возвращается твой благоверный?
— Какой от него прок… С ним еще хуже… — Наталья высвободила руки и обняла его за шею. — Останься сегодня у меня. Тогда мне будет спокойно. Только извини, я не смогу любить тебя… Иногда мне кажется, что я больше никогда не смогу этого делать. Останешься?
— Я сейчас уезжаю.
Женщина резко отстранилась. В глазах отражался животный страх.
— Надолго?!
Карпенко почувствовал себя предателем.
— Не знаю. Как получится.
Наталья тихо заплакала.
— Мне кажется, я тебя больше никогда не увижу. Никогда, никогда…
— Это не так, девочка. Мы еще потанцуем у фонтана. И я выпью шампанского из твоего рта. Помнишь?
Она кивнула, не переставая плакать. В цивилизованных странах есть специальные клиники, где после пережитого шока можно прийти в себя. И об этом никто не узнает.
— Мне пора идти.
Наталья проводила его до двери. Щелкнули замки, звякнула цепочка. Но запоры не защищают от страшных воспоминаний… Обмякший и поникший, Карпенко медленно прошел один лестничный марш. Потом его шаг обрел привычную упругость, он распрямился и прыгнул через несколько ступеней.
— Ну, суки, вы мне заплатите! — тихо, но отчетливо сказал он. Те, кто знал генерала Карпенко, могли подтвердить, что он никогда не бросает слов на ветер.
Через полтора часа с военного аэродрома в Чкаловском вылетел транспортный самолет курсом на Моздок. На борту находилась группа из двенадцати человек с солидным запасом оружия и снаряжения. Почти все сразу же задремали, что свидетельствовало о железных нервах и умении использовать для отдыха любую возможность. Потому что следующей может и не представиться. Капитан Королев и Карпенко бодрствовали.
«АН» закончил набор высоты и, ревя моторами, завис в угольно-черной ночи. Ни неба, ни земли, ни времени… Казалось, самолет проваливается в никуда. В общем-то, так оно и было. Он падал в войну, в сорок второй или сорок третий год, когда через линию фронта перебрасывалось множество диверсионноразведывательных групп, большинство из которых были обречены на гибель.
— Вы хотели рассказать про какой-то случай в Афгане, — напомнил капитан. — Про вашего друга, которому не удалось дозвониться.