– Все? – Я приподнял ее голову за подбородок.
Она кивнула, сжав губы в тонкую полоску.
– Больше драться не будешь?
Марика помотала головой, а потом несколько раз стукнула меня по груди:
– Ну почему, почему, почему?
– Что почему? – Я обхватил ее кулачки ладонями, прижал их к сердцу и заглянул в красивые глаза.
– Почему ты не такой, как все? Ты другой, я чувствую это. Ты не так говоришь, не так ведешь себя, ты даже думаешь по-иному. Ты как будто пришел из другого мира.
Я прижал палец к ее губам.
– Тщщ! Тихо! Даже у стен есть уши. Это и в самом деле так заметно?
Марика кивнула.
– Давай присядем, и я все тебе расскажу.
Я оглянулся в поисках удобного места для посиделок. Прочная рама засыпанной вагонетки подходила лучше всего. От крепления кузова до сцепного крюка шла широкая площадка из наваренного поверх толстых швеллеров листа металла. Ее-то мы и приспособили под сиденье, все одно лучше, чем на ногах стоять.
– Рассказывай. – Марика оперлась локтями на колени, обхватила лицо ладошками и стала похожа на маленькую девочку в ожидании сказки на ночь.
– Да рассказывать особо и нечего. Я из будущего.
Марика скорчила недовольную рожицу.
– Максим, я не дурочка и тоже читала «Машину времени» Уэллса. Если так хотел произвести на меня впечатление, то ты ошибся.
– Я не обманываю и на самом деле прибыл из будущего. Из двадцать первого века.
– Да ну?! – Марика хитро усмехнулась. – А чем докажешь?
– Да чем угодно! Если хочешь, могу назвать точную дату окончания войны.
– Хочу! – тряхнула волосами Марика. Над ее головой, словно ореол, появилось облачко пыли.
– Седьмого мая сорок пятого в Реймсе в 2:40 по среднеевропейскому времени начальники штабов подпишут акт о капитуляции Германии. В 22:43 восьмого мая того же года, по настоянию Сталина, в пригороде Берлина – Карлхорсте – пройдет повторное подписание акта о безоговорочной капитуляции в присутствии представителей верховного командования союзников. Оно и будет считаться основным. У нас – в России – День Победы станут отмечать девятого мая, поскольку из-за двухчасовой разницы во времени на момент подписания капитуляции в Москве уже наступил следующий день.
– Это правда, Максим, ты не лжешь? – Голос Марики дрогнул, а в глазах опять заблестели слезинки.
– Правда! Так все и будет, но перед этим война сожрет еще миллионы жизней, разрушит сотни городов и десятки тысяч домов. Искалечит судьбы почти всех людей на планете.
– А что будет с Гитлером, когда он подпишет капитуляцию? Его расстреляют?
Я помотал головой.
– Но почему его оставят в живых?
Марика смотрела на меня полными слез глазами. В них читалось столько боли и разочарования, что я почувствовал, как сжалось мое сердце.
– Не расстраивайся, милая, Гитлер отравит себя и свою жену Еву Браун тридцатого апреля сорок пятого. Позднее их трупы сожгут во дворе бункера, а обгоревшие останки захоронят в безымянной могиле. Через двадцать пять лет кости эксгумируют, сожгут дотла, а пепел выбросят в реку.
– Правда?
– Правдивее не бывает, – кивнул я, а сам подумал: знала бы ты, родная, сколько версий на самом деле.
– Расскажи еще о будущем, пожалуйста. – Марика придвинулась ближе ко мне, положила голову на плечо.
Я обнял девушку, в глубине души опасаясь, что она скинет мою руку и отстранится, но Марика, наоборот, взяла мою ладонь и крепко прижала к себе. Чувствуя, как порхают бабочки в животе, я рассказал ей о научных открытиях, о полетах в космос, исследованиях морских глубин, о компьютерах, Интернете и прочих интересных вещах. Только о бомбардировке Японии, Карибском кризисе и непрекращающихся локальных войнах не стал говорить. Хватит выпавших на ее долю кошмаров. Зачем ей знать о глупости человечества и его страсти размахивать горящим факелом, сидя на пороховой бочке? Пусть верит в светлое будущее, до которого осталось не так и много: всего каких-то два с лишним года.
Потом Марика спросила, как я сюда попал, и мне пришлось выкручиваться. Не говорить же ей, что занимался мародерством могил. Сказал, что случайно нашел браслет, нацепил на руку и переместился сюда из будущего.
– Ой, как интересно! – Марика чуть не взвизгнула от восторга. В синих, как небо, глазах вспыхнул огонек женского любопытства. – А он красивый?
– Кто? – Я глупо захлопал ресницами.
– Браслет этот.
– Не-а, – скривил я губы. – Так себе. Ничего особенного. Брутальный.
Марика удивленно покосилась на меня, явно не понимая смысла последнего слова.
– Ну, грубый, жесткий, с черепами. Для металлистов в самый раз.
– А зачем он им? Для переплавки?
– Кому? – опять ступил я.
– Металлистам этим. Они его с другими металлами плавить будут?
Тут я понял, о чем идет речь, и громко захохотал. Эхо подхватило смех, ухающей волной погнало по тоннелю. Когда последние отзвуки затихли за поворотом, я прочитал Марике короткую лекцию о культуре будущего, где упомянул не только о металлистах, панках и прочих любителях жесткой музыки, но и о попсе. А еще кое-что напел из репертуара Джексона, Меркьюри, Мадонны и других звезд мировой сцены.
– А он у тебя с собой? Можно посмотреть?
Я покачал головой.
– Как только я здесь очутился, браслет исчез.