Основы человечности для чайников (СИ)

— Это ещё в Германии было, — продолжил Людвиг. — А в местной школе меня просто втолкнули в кабинет, поставили к доске и сказали: «Это Людвиг, он по-русски не говорит, но будет с нами учиться». И мои прекрасные одноклассники почему-то решили, что очень смешно будет обзывать меня самыми разными словами — обидными, необидными, всё вперемешку — и смотреть, как я реагирую. А я вообще не понимал, чего они от меня хотят, просто чувствовал, что издеваются. Злился, конечно.

— И что ты сделал, чтобы они перестали?

— Разбил зачинщику нос — это на любом языке выглядит одинаково.

— А он родителям не пожаловался?

— Пожаловался, конечно. И родителям, и учителям. Отца вызвали к директору. Они что-то там обсудили, этот на меня потом весь вечер орал и… ладно, неважно. Он просто не знал, что со мной делать, вот и орал. А тот дурак, который по носу получил, решил, что ему теперь всё можно, и завёл привычку на уроках швыряться в меня жёваной бумагой. Ну, шариками такими. А иногда и просто жвачкой. Она в волосах застревала, обидно было. Но я ему жестоко отомстил.

— Как? — заинтересовались колени.

— О, с фантазией девятилетнего мальчишки! Я утром перед школой подкараулил его в волчьей ипостаси, нарычал, порвал штаны на заднице, спёр рюкзак и закинул его в мусорку. Открытым. А потом стоял на углу и любовался, как этот придурок в дырявых штанах пытается выудить свои вещи из контейнера. Накрапывал дождик, мимо шли люди… Одноклассники, конечно, тоже шли — это же был ближайший к школе мусорник! В общем, обсуждений всем надолго хватило, даже про меня забыли на какое-то время.

— А можно с моими так же?

— Со всем классом? Затруднительно. Да и не поможет. Мне не помогло. Было весело, но не помогло. Так что… Попытайся с ними просто поговорить как-нибудь, что ли. Объяснить, что тебя обижает их поведение.

— Они даже слушать не будут!

— А ты пробовал?

Тимур наконец-то соизволил поднять голову и уставился на Людвига как на идиота. Будто тот ему посоветовал не с людьми поговорить, а рыбкам в пруду стихи почитать. Хотя, думается, с рыбками ему было бы проще — вряд ли они начали бы смеяться или огрызаться в ответ.

— Научи меня магии, — хрипло произнёс мальчишка.

— Магия не защитит тебя от насмешек. Скорее, наоборот — люди будут интуитивно чувствовать в тебе некоторую чужеродность. Только хуже станет.

— И что мне делать?

— Быть собой. Говорить то, что хочется сказать. Делать то, что хочется делать. Серьёзно, я не знаю другого способа общаться с людьми.

— А что сделал ты? Ты же что-то сделал? Или так и остался изгоем до конца школы?

— Я попросил у ребят помощи.

— Как?

— Словами. На очень ломаном русском и немножко на английском, тыкая пальцем в словарь. Собрал весь класс и попросил, чтобы они научили меня языку. Пообещал в ответ помочь с теми предметами, которые знаю — с математикой там, с тем же английским. Рассказал, что у меня нет друзей, что я города не знаю и гулять не хожу. Про историю с треснувшей дверью и не треснувшим унитазом тоже рассказал. Шрам на лбу показал. Все почему-то захотели его потрогать, особенно девчонки. Он тогда таким здоровенным казался, это сейчас почти не видно. И ребята взяли меня под опеку. Кто-то принёс книжки детские: такие, знаешь, с ударениями и картинками, по которым читать учатся. Мы сидели на переменах и читали вслух. А я им комиксы приносил, которые с собой привёз. На немецком, конечно, но здесь тогда никаких не было, так что мы все вместе картинки разглядывали, а потом я переводил, как мог. Мальчишки меня таскали за собой по каким-то закоулкам и подворотням, а ещё мы с ними с гаражей прыгали, по стройкам ползали. Вот так и подружились.

«А что, так можно было?» — говорили глаза Тимура.

Сам Тимур не говорил ничего, переваривал информацию.

— Вали в душ! — велел Людвиг, поднимаясь.

— А магия? — встрепенулся мальчишка.

— Никакой магии, пока я не посплю и не выпью кофе. А потом подумаю.

Когда они встретились спустя неделю всё на той же набережной, в тёмных волосах Тимура выделялась яркая малиновая прядка. А на скуле красовался синяк — тоже яркий, но чуть менее малиновый. Скорее, жёлто-фиолетовый.

— Это что? — спросил Людвиг, имея в виду всё сразу.

— Ты же говорил, что нужно быть собой и делать то, что хочется. Ну вот я и… Давно мечтал, честно говоря. А что? Тоже скажешь, что так нельзя, что это не по-мужски, что я глупо выгляжу? Да?

Сказать, конечно, хотелось. Или дёрнуть за этот розовый трындец. Или перекрасить его обратно во что-то более натуральное.

Но, с другой стороны, Тимур действительно имеет полное право быть собой. И если ему почему-то нравится…

— Фингал тоже из-за чёлки?

— Не, фингал из-за Динки. Точнее, из-за её красавчика. Ну, того, с которым она тут рассекала везде в последнее время. Я из школы шёл, а они у подъезда ругались. Она вроде как его отшить пыталась, а он к ней лез с поцелуями, а потом вообще руки распускать начал. Я не выдержал и сунулся между ними. А он мне двинул.

— Сильно болит?

— Неа, — мужественно соврал Тимур, осторожно касаясь щеки. — Меня Динка уже подлечила.

— Ты хоть сдачи-то дал?