День увольнения совпал, по иронии судьбы, с днём его пятидесятилетия. Вместо того чтобы устроить ему юбилей, – простите, пожалуйста, за мою прямоту, – вы его выгнали.
–
– Он – учитель физики Михаил Михайлович. Помните?
–
– В этом мы должны разобраться.
Хотя от напоминания, как вы его «провожали», – я говорю «вы», потому что сам тогда не работал в школе, – вам будет неприятно, для полноты описываемой мною истории я вынужден это сделать. Однако не сразу.
За эти четыре года он изменился внешне. Потому кто помнит его тогдашнего, сегодня, встретив на улице, наверное, не узнает.
Можете убедиться сами.
Как мне говорили, в школе он был без бороды, смуглый, подвижный. Смуглым и подвижным он остался, но отрастил себе бороду.
На экране я вам показываю снимки, которые сам сделал. Видите, какая у него шикарная белоснежная борода. Он совсем не старый, ходит свободно, выпрямившись. Только вот такая белоснежная борода, из-за чего незнакомым он кажется старичком, так к нему и обращаются.
Показываю его лицо крупным планом – разве не похож на античного философа?
А теперь показываю крупным планом его глаза и лоб. Глаза у него глубокие и светятся внутренним спокойствием, мудростью, добротой, любовью, всепрощением. Он действительно такой. Я не знаю, есть ли среди вас тот, кто хотел бы просить у него прощения, но точно знаю, он уже прощён им, ибо не умеет Михаил Михайлович держать зла.
Смотрите на его лоб – высокий, широкий, в семь пядей. Это лоб истинного мудреца! Вы этого раньше не замечали?
Я сказал ему шутя: «Михаил Михайлович, на лбу вашем трактат можно писать».
А он, тоже шутя, ответил: «От рождения на нём кем-то уже был написан трактат, но вот беда, не могу расшифровать».
По улицам он ходит с палкой и портфелем. На палку он не опирается. Она с острым концом, и когда он сидит на скамеечке в парке, ею чертит на песке странные фигуры, схемы, формулы, только ему ведомые, вроде таких, что я демонстрирую вам на экране.
–
–
–
– Да, кое-что он мне объяснял. Он исследует микромир, воображая его.
Посмотрите на экран: одет он в строгий чёрный костюм, на нём всегда чистая белая рубашка и бабочка – чёрная в красный горошек. Ходит в аккуратно вычищенных ботинках.
В портфеле он носит бумаги с записями и схемами, общую тетрадь и пару старинных книг. Портфель служит ему ещё рабочим столиком. Вы видите на экране: он держит на коленях портфель, на нём – раскрытая общая тетрадь, и что-то в ней записывает.
Скажите, пожалуйста, кто из вас знает, где он живёт или чем он занимается?
Значит, никто…
–
– Надо было не прекращать его поиск. Иначе получается, что вам, педагогическому коллективу в целом, все эти четыре года после расставания с ним была безразлична его судьба.
–
– А я искал его совсем недолго. И знаете, к кому я обратился за помощью? К его бывшим ученикам: он тогда был руководителем шестого класса. Теперь эти ребята в десятом классе. Они его очень любили и до сегодняшнего дня продолжают общение со своим учителем. В неделю два раза всем классом они постоянно ходят к нему, а что из этого получается, позволю себе рассказать попозже.
Разыскивая Михаила Михайловича, которого совсем не знал, я прямиком обратился к этим ребятам, ибо предполагал, что ученики не могли прекратить встречи с любимым учителем. Они сперва спросили, зачем он мне нужен. Я объяснил, что мне поручено сделать о нём сообщение для педсовета. Тогда они повели меня в тот парк, куда Михаил Михайлович обычно приходит в назначенное время и ведёт, – только не удивляйтесь, пожалуйста, такому высказыванию, – кипучую деятельность.
–
–
–
–