Основы языческого миропонимания

Феномен «превращенного пола», вероятно, есть не что иное, как изменение допустимого долевого соотношения в человеке двух противоположных психофизических начал (женского и мужского) в комплексе Анима-Анимус, что могло сопровождаться, особенно на начальных стадиях шаманства, патологическим возобладанием мужского начала в женщине и женского в мужчине, тем более что у обычного человека и у шамана эта мера имеет разные критические точки.

К. Г. Юнг обратил внимание на следующий возрастной феномен: в возрасте 35–40 лет (у женщин несколько ранее) начинают происходить вслед за психическими некоторые биологические изменения, особенно выраженные у южных народов. «У пожилых женщин проявляются хриплый низкий голос, усы, жесткие черты лица и разные другие мужские признаки. И наоборот, мужской физический хабитус ослабляется женскими чертами, например, увеличением жировой прослойки и более мягким выражением лица» (Юнг К. Г., 1996а. С. 197).

В прошлом эта возрастная патология могла сопровождаться изменением социально-бытового статуса стареющих сородичей. «У тувинцев, — сообщают А. М. Сагалаев и И. В. Октябрьская, — люди, перешагнувшие рубеж пятидесятилетия, коротко стригли волосы. Женщины снимали наносные украшения, передавали их дочерям или младшим родственникам. В одежде, поведении постепенно ослабевали признаки половой типизации» (Сагалаев А. М., Октябрьская И. В., 1990. С. 78).

Видимо, в процессе шаманской болезни и шаманского посвящения происходит похожая, но более ранняя и более внешне обозначенная психофизиологическая трансформация, повышающая роль женского физического хабитуса у мужчины (и мужского у женщины). Есть точка зрения, что особая выраженность женского начала в мужчине-шамане (его ритуальная «двуполость») исходит из представления о «нижней» принадлежности всего женского (как и всего левого, четного) и «верхней» принадлежности всего мужского (как и всего правого, нечетного). Объединение этих противоположных начал в одном лице (в шамане) как бы утверждает его «космизм», завязанность на все миры Вселенной (Басилов В. Н., 1992).

Следует учитывать также, что акты ритуального женоподобия могут носить реликтовый характер: считается, что у истоков древней религиозно-культовой практики стояли женщины, игравшие некогда главную роль в мифо-ритуальных сторонах духовной жизни общества (Дьяконова В. П., 1992). По свидетельству А. М. Сагалаева и И. В. Октябрьской, в архаичных тюркских эпосах «за редким исключением действуют только шаманки, а не шаманы» (Сагалаев А. М., Октябрьская И. В., 1990. С. 87).

В этом отношении любопытны этнографические данные, касающиеся культового статуса женщины у тех сибирских народов (коряков, ительменов и др.), шаманские верования которых находились в стадии становления и во многом пребывали на «колдовском» уровне. У камчадалов (ительменов) «всякая баба, а наипаче старуха и всякий коекчучь (женоподобный мужчина. — М. К.) волхвом и толкователем снов почитается» (Крашенинников С. П., 1956. С. 81). Наряду с выполнением обычных семейных и хозяйственно-бытовых обязанностей, ительменские женщины выступали в роли постоянных домашних колдуний. Существовало множество примет, связанных с женскими колдовскими чарами, большинство из которых носило злокозненный характер (Орлова Е. П., 1975. С. 133, 134).

То же самое мы находим у С. П. Крашенинникова: «Естьли зделается кому неблагополучно или не будет щастия в промысле, тотчас приходит к старухе или к жене своей, бывает шаманство, следуется причина, отчего произошло такое зло, и предписываются средства к отвращению, что согрешивший должен вырезать болванчика и, отнесши в лес, на дерево поставить» (Крашенинников С. П., 1949. С. 412).

У оленных чукчей «женщины более, чем мужчины сведущи в подробностях обрядов. Даже заклинания и обряды, связанные с домашними охранителями, лучше известны женщинам. То же самое относится к приморским чукчам и эскимосам». Ритуальную татуировку, имеющую магическое, чаще всего охранительное значение, у чукчей всем членам семьи, начиная с мужа, обычно наносит женщина (Богораз-Тан В. Г., 1939. С. 63, 64).