Основы языческого миропонимания

Н. А. Кузнецов вслед за И. Т. Савенковым полагает, что погребения собак на кладбищах тагарской культуры Енисея (скифское время) совершались не только из «уважения» к ним, но и из-за их особой посмертной предназначенности: им вменялось в обязанность «вести и охранять умершего во время его подземных странствий» (Кузнецов Н. А., 1997. С. 75). Собаки, как и шаманы, обладали способностью видеть души умерших.

В. И. Мошинская и Н. В. Лукина считают, что предки обских угров могли приносить собаку в жертву «за душу», как некий эквивалент человеческой души, похищенной духами болезни и смерти (Мошинская В. И., Лукина Н. В., 1982). Если это мнение правильно, то не исключено, что некоторые из археологически выявленных захоронений и жертвоприношений собаки есть не что иное, как «выкуп», принесенный людьми нижним духам в надежде возвратить «украденную» теми душу своего сородича.

У собаки, судя по материалам обско-угорской этнографии, была некогда еще одна почетная «человеческая» привилегия. Манси прежде нередко помогали старым больным псам перебраться в мир иной путем особого ритуального удушения, в котором нельзя не усмотреть смыслового сходства с известным у ряда сибирских народов «почетным» убийством стариков. Во всем этом хочется видеть дань высокого уважения к собаке — древнейшему помощнику человека.

Однако в таком уважении вряд ли стоит, как это иногда делается, искать проявления тотемизма. Образ собаки, как его понимали сибирские аборигены, не имел ничего общего с образом тотемного предка. Мне думается, что высказывания З. П. Соколовой о собаке-тотеме у щекурьинских манси (и даже кошке-тотеме на р. Ляпине, средней Оби и Казыме) (Соколова З. П., 1971. С. 224) не более как недоразумение, связанное с нашей давней привычкой трактовать любое свидетельство почитания животных или уважительного отношения, к ним исключительно в тотемистическом ключе.

Весьма туманные предположения о тотемной роли собаки у селькупов Верхней Кети (Пелих Г. И., 1998. С. 60) и волка у некоторых групп чукчей (Симченко Ю. Б., 1993. С. 150) вряд ли следует принимать как очевидность. Скорее, речь здесь должна идти не о тотеме, а о духе-охранителе.

Едва ли есть необходимость подробно характеризовать культовый статус других сибирских наземных и подземных (норных) животных. Отсутствуют даже косвенные этнографические свидетельства тотемной принадлежности пресмыкающихся (змеи, ящерицы). Селькупы считали змею покровительницей и охранительницей души-тени во время следования последней в мир мертвых. У кетов змея олицетворяла мудрость и была носительницей тайн Нижнего мира. Змея и ящерица были наиболее полезными помощниками шамана в его путешествиях по «нижним» дорогам.

Что касается мелкого пушного зверя (соболя, куницы, белки и пр.), то на характере их почитания сказывались, с одной стороны, их промысловая значимость, а с другой — их образ жизни. Так, белка, обитающая преимущественно на деревьях, т. е. близко к небу, воспринималась как вестница богов. По наблюдениям эвенков, «заготовленные белкой грибы на нижних ветках говорили, что зима будет малоснежной; грибы, развешанные на верхних ветвях, — что зима будет снежной. Основательно утепленное гнездо белок предвещало зимой большие морозы; небрежно сделанное гнездо говорило о теплой зиме. Если белки делали большие запасы орехов, зима обещала быть затяжной; если же запасов было мало, она должна быть короткой» (Василевич Г. М., 1969. С. 184).

Вообще в этнографически изученном сибирском язычестве тотемизм в целом выглядит скорее реликтовым, чем реально значимым явлением; так называемые «тотемы» выступают чаще всего как духи-охранители, как шаманские духи-помощники, как образ души, как духи-хозяева мест, как духи-покровители и т. д. Наверное, некогда, на ранних этапах первобытности, многие из вышерассмотренных животных действительно являлись тотемами, но со становлением шаманских верований сибирский тотемизм все более растворялся в шаманизме, где тотемистические образы постепенно обретали иное смысловое и ритуальное звучание, что в значительной мере обусловило специфический колорит сибирского шаманства.

Рыбы

Скульптурные изображения рыб в Северной Азии известны с неолита-энеолита (примерно с VI тысячелетия до н. э.), причем они поначалу были более распространены в восточной части Сибири, нежели в западной: китайские, серовские, главковские каменные и костяные фигурки рыб (Археология. Неолит, 1996. Рис. 87:18, 20–23; 91: 24, 25). В Западной Сибири найдена, насколько мне известно, лишь одна достоверно энеолитическая каменная рыбка — из могильника на Старом Мусульманском кладбище в окрестностях Томска. Еще несколько каменных и глиняных рыбоподобных фигурок архаичного облика происходят из случайных или плохо документированных находок, и их эпохальная привязка затруднительна. Возможно, нехарактерность скульптурных изображений рыб в неолите, энеолите и бронзовом веке Западной Сибири объясняется тем, что они делались в основном из дерева и поэтому не сохранились.