Основы языческого миропонимания

И еще одна особенность: чем позже изготовлена карта, тем дальше на восток отодвигается обиталище Золотой Бабы. На самых ранних картах ее помещали в Пермии, на карте А. Вида она изображена в Обдории между Уральским хребтом и низовьями Оби и даже восточнее — за Обью. Вероятнее всего, «миграция» Золотой Бабы на восток соответствует «миграции» Югорской земли, которую также сначала помещали на картах к западу от Уральского хребта, потом — между Уралом и Обью и, наконец, в низовьях Оби. Это перемещение в полной мере соответствует археологически и исторически зафиксированному многовековому оттоку вогулов (манси) из Приуралья в Зауралье и Западную Сибирь.

Скорее всего, первоначально Золотой Бабе поклонялись в Пермии, а затем в связи с христианизацией края перенесли ее на восток, за Урал. Миссионер Гр. Новицкий, проповедовавший в начале XVIII в. христианство остякам, предполагал, что во времена пермского епископа Стефана (XIV в.), когда он «тму нечестия и скверну идолобесия от стран великия Пермы начат прогонити, тогда мраком идольским одержимые Пермяне света истины евангельской благодати Божией бежали в сия полунощные страны» (Новицкий Гр., 1941. С. 38–39).

Согласно сведениям, полученным от остяков, вогулов и русских старожилов, Золотая Баба долго хранилась в Белогорье — местности на Оби близ впадения в нее Иртыша. Эту версию подтверждает и Сибирская (Ремезовская) летопись. В ней, в частности, повествуется о приключениях ближайшего соратника Ермака атамана Богдана Брязги после взятия им в 1583 г. остяцкого городка Самар в устье Иртыша: «И оттоль поидоша на Обь и видеша много пустово места и жилья мало и присташа на Белогорье. Ту бо у них мольбище болшое богыне древней, нага с сыном на стуле сидящая. Приемлюще дары от своих и дающе ей остатки во всяком промысле, а иже кто по обету не даст, мучит и томит, а хто принесет жалеючи, тот пред ней пад умрет. Имеша бо жрения и съезд великий, егда же вниде им слух приезд Богдана, велела спрятатися и всем бежати и многое собрание кумирское спрятоша и до сего дни» (Ремезовская летопись, 1907. С. 336).

Некоторое время спустя исчезнувшее из Белогорья божество объявилось в бассейне Конды, куда его якобы тайно перенесли бело-горские остяки. Вот как комментировал этот слух Гр. Новицкий: «Егда искореняшеся идолобесие, сохраниша сего истукана и унесоша его в Конду, откуду же Кондийским нарекоша. Там же Вогуличам единомышленным зловерия своего союзникам в соблюдение даша. Сего ради и не получихом видети и известно описать о бесстудном изображении его и досели тамо пребываеть».

Новицкий пытался найти спрятанную статую, однако это ему не удалось. Тем не менее, он собрал интересные сведения как о самом кумире, так и о тайном вогульско-остяцком святилище, где он хранился: «Повествуется же от них обще (от остяков и вогулов. — М. К.), яко никто же от них тамо самых в скверное капище (входить не) дерзает, ниже княжик их, толико еден некий жрец входить. Баснословят же и се, яко и глас вещения, аки бы детища, слышать, наипаче же егда каковых жертв требуеть. Посещают же сего великою честию, имеют предстоящих кумирницы двоих стражей, одеянных одеждой червленою, имущим копие в руци украшенное» (Новицкий Гр., 1941. С. 61, 82).

Какое же божество изображала Золотая Баба и как она в действительности выглядела? На первый вопрос убедительнее других ответил известный этнограф князь Н. С. Трубецкой. По его мнению, Золотая Баба — это вогульская Калтащ (Калтась), супруга хозяина Верхнего мира Нуми-Торума (у остяков жена Нуми-Торума именовалась Пугос). Вогулы считали Калтащ (Калтась) матерью всего живого; она покровительствует новорожденным, определяет срок жизни и судьбу каждого из людей. Когда Золотая Баба еще находилась в Пермии, она, полагает Трубецкой, отождествлялась с удмуртской Кыл-дысин — богиней плодородия. «Кылдысин» по-удмуртски означает «творить», «беременеть» (Трубецкой Н. С., 1906. С. 56–57).

Сложнее обстоит дело с определением подлинного облика Золотой Бабы. Некоторые ученые предполагают, что так могли называть золотую или позолоченную статуэтку Мадонны с младенцем. Русские некогда завезли ее в Пермию, откуда она попала потом в Западную Сибирь. Однако один из наиболее авторитетных знатоков данной проблемы М. П. Алексеев считает эту догадку неправдоподобной, «хотя бы уже потому, что русские не имели скульптурных образцов мадонн, а если и имели, то они резались из дерева… и, кроме того, конечно, едва ли куда вывозились из церквей» (Алексеев М. П., 1941. С. 117).