Основы красноречия. Риторика как наука и искусство убеждать

Мой поэт с душой чистейшей
Принимает разный вид.
Мой поэт – судья мудрейший,
Хоть и глупости творит.

Мой поэт – весны дыханье,

Звонкий щебет певчих птиц.
Мой поэт – звезды сиянье
И несмелый взмах ресниц.

Мой поэт и ранить может

И на небо вознести,
Мой поэт сердца тревожит,
Заставляет мир цвести.
Мой поэт стихи и песни

Сочиняет вновь и вновь,

Мой поэт – он всех чудесней,
Ведь зовут его Любовь!

!!! Готовясь отстаивать свою привязанность к творчеству того или иного поэта, почитайте мемуары, воспоминания, поищите интересные сведения о личности этого мастера слова. Найденный материал поможет вам глубже прочувствовать неповторимость образа именно этого поэта. Если вы увлечены поэзией Серебряного века, воспользуйтесь мемуарами поэтессы и прозаика, участницы различных литературных кружков, любимой ученицы Н. Гумилева, Ирины Одоевцевой «На берегах Невы».

Одоевцева была знакома со многими деятелями культуры Серебряного века и парижской эмиграции. Герои ее воспоминаний – Николай Гумилев, Георгий Иванов, Осип Мандельштам, Андрей Белый, Зинаида Гиппиус, Дмитрий Мережковский, Иван Бунин и многие другие.

Приведем небольшой отрывок из книги:

«Блок действительно произвел в тот вечер на всех присутствовавших странное, неизгладимое впечатление.

Он стоял на эстраде. Его все ясно видели. И в то же время казалось, что его здесь нет. Но, несмотря на это смутное ощущение отсутствия – или, может быть, благодаря ему – все, что он говорил своим глухим, замогильным голосом, еще и сейчас звучит в моих ушах. С первой же фразы:

– Наша память хранит с малолетства веселое имя Пушкина. Это имя, этот звук наполняет собой многие дни нашей жизни… Это легкое имя Пушкина…

Никогда до Блока никому и в голову не приходило назвать имя Пушкина веселым и легким.

Ничего легкого. Ничего веселого. Ведь Пушкин – от пушки, а не от пушинки. Что веселого, что легкого в пушке?

Но вот усталый, глухой, потусторонний голос произнес эти слова, и в ответ им, как ветер, пронесся радостный вздох слушателей. И все сразу почувствовали, как метко, как правильно это определение – „веселое, легкое имя Пушкина”.

На мгновение отсвет веселого, легкого имени Пушкина лег и на темное лицо Блока. Казалось, он сейчас улыбнется. Но, нет, Блок не улыбнулся. Только электрический свет над его головой как будто засиял еще ярче.

И всем стало ясно, что никто из современников поэтов – никто, кроме Блока, – не мог бы так просто и правдиво говорить о Пушкине. Что Блок прямой наследник Пушкина. И что, говоря о Пушкине, Блок говорит и о себе.

– Пушкина убила вовсе не пуля Дантеса. Пушкина убило отсутствие воздуха…

Слова гулко и тяжело падают на самое дно сознания.

И многим в этот вечер стало ясно, что и Блока убьет „отсутствие воздуха”, что неизбежная гибель Блока близка, хотя никто еще не знал, что Блок болен. Но весь его вид и даже звук его голоса как бы говорили:

Да, я дышу еще мучительно и трудно.
Могу дышать. Но жить уж не могу.