Основы теории новой Российской империи

Одним из лозунгов революционеров был лозунг «Землю – крестьянам». И опять ложь, дешевый популизм. 6 марта 1907 года П.А. Столыпин в своей программной речи в Государственной думе, касаясь вопроса аграрной реформы, констатировал, что «правительство поставило себе целью увеличение площади землевладения крестьян и упорядочение этого землевладения, то есть землеустройство». И эти планы последовательно осуществлялись. Крестьяне, по-желавшие выйти из общины, могли не просто отделиться от нее со своим земельным наделом, но на чрезвычайно льготных условиях получали из государственного земельного фонда новые земельные участки, большие по сравнению с прежними, – так называемые отруба. Причем это не было принудительной мерой, но осуществлялось на основе добровольного волеизъявления крестьян, решивших принять участие в проведении реформы. «В целях достижения возможности выхода крестьян из общины, – говорил П.А. Столыпин, – устранено всякое насилие в этом деле и отменяется лишь насильственное прикрепление крестьян к общине».

По указанию Столыпина был организован всеобщий опрос крестьян. Результаты опроса показали, что 72% не выразили желания покидать общину, которая возникла на Руси еще в древности и была уникальной формой народного самоуправления и взаимопомощи. Но 28% изъявили желание постепенно отделиться, и за 3 года (1908—1910) из общины вышли 1,7 млн. крестьянских хозяйств (а 10,2 млн. – остались в общине).

Аграрные реформы, проводимые П. Столыпиным, не просто давали землю крестьянам, они гарантировали ее получение на льготных условиях. Таким образом, это лишало всякого смысла большевистский лозунг «Землю – крестьянам», с помощью которого революционеры хотели привлечь крестьянство к бунту. Столыпин это тоже понимал. Потому смысл его реформ состоял еще и в том, чтобы, проявив заботу о крестьянстве (и государстве в целом), воспрепятствовать вовлечению крестьян в провоцируемые врагами России революционные процессы. Враги нашей государственности видели в Столыпине мощную преграду на пути осуществления своих разрушительных планов. Столыпин сознавал, что эта его политика грозит ему смертью. На него было совершено 11 (sic!) покушений, но он, несмотря ни на что, твердо и мужественно шел по пути служения Отечеству. Шел, ясно сознавая опасности, сопряженные с выполнением своего высокого долга: «Я понимаю смерть как расплату за убеждения», – сказал он. И он прошел свой путь с честью и достоинством, не устрашившись, принеся себя в жертву, ибо в священной государственности «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13).

Итак, политика, проводимая в России, активно защищала интересы «низов». Да, были бедствия, были проблемы, но с ними власть справлялась, действуя в интересах всего народа, в интересах государства, проводя смелые реформы, которые давали – иначе и не скажешь – фантастические результаты. И потому на фоне этих постоянных усилий власти сам собой, то есть объективно, никак не мог возникнуть бунт. Но если не было для этого объективных причин, значит, были причины субъективные. Значит, революционная ситуация, не имея возможности возникнуть сама собой, была кем-то инспирирована, организована и профинансирована. В свое время лорд Эктон дал оценку Французской революции, и эта оценка полностью подходит также к революции русской: «Самое ужасное в революции, – писал он, – это не беспорядок, но тайный порядок. Через весь огонь и дым мы вдруг начинаем видеть свидетельства присутствия все просчитывающей организации. Руководители остаются тщательно засекреченными и скрытыми под маской, однако их изначальное присутствие не вызывает сомнений».

Так же, как во Французской революции, в революции 17-го года в России против существующего порядка было использовано смятение – оружие войны, создающей ситуацию, смысл которой задан и понятен только тайным организаторам.