Читаем Особенно Ломбардия. Образы Италии XXI полностью

Сообразив, что утверждение «триппа – высший изыск» аксиоматично, уже не удивляешься невероятной изощренности Лоди XVIII века. Интерьеры его церквей выдерживают сравнение с самыми причудливыми примерами европейского рококо. Например, лодийская церковь Сан Филиппо Нери. Имена ломбардских мастеров, работавших над Сан Филиппо, не слишком-то известны: фасад создан архитектором Антонио Венерони около 1750 года, а своды расписаны художником Карло Инноченцо Карлони, но церковь – совершеннейший шедевр. Особенно интерьер, высокий и узкий, как интерьер Темпио делла Беата Верджине Инкороната, прихотливый по форме, весь покрытый росписями, легкими, лилово-желтыми, с множеством цветочных ваз, рокайлей и балкончиков, нарисованных и настоящих, на которых когда-то теснились дамы в платьях пастельно-блеклых шелков с бледными лицами портретов Гисланди и Черути; росписей почти светских, несмотря на то что на куполах центрального нефа и абсиды изображены триумфы Филиппа Нери и Богоматери, заполненные ангелами всех возрастов и, хочется кощунственно прибавить, всех полов. Святой Филипп, сухой старик в черной сутане с белым воротником, откинулся в изнеможении в многополые ангельские объятия, и один из «народец вы такой-сякой», как определил крылатую братию гетевский Мефистофель, держит на вытянутых руках блюдо с сияющим Сердцем Иисусовым; созерцание вырванного сердца доводит старичка до экстаза, и – мое ли взял он, свое ли отдал – все похоже, конечно же, на любовную сцену, а может быть, и на гастрономическую – так как эстетизм всегда связан с чувственностью и обжорством, даже когда он их и отвергает. Церковь Сан Филиппо Нери в Лоди эстетизмом переполнена, и после нее остается особое послевкусие, печальный аромат блеклой красочности лилово-желтых тонов, ее наполняющих. Аромат, столь свойственный бароккетто, особому стилю итальянского сеттеченто, обычно в словарях определяемому как «позднее барокко», что не совсем верно; бароккетто, barocchetto, скорее можно определить как специфически итальянское рококо, со всеми особенностями, отличающими его от рококо французского, с его гораздо более тесной связью со стилем предыдущего столетия, смягченного меланхоличной грациозностью и несколько салонной женственностью. Бароккетто, конечно же, лилово-желтое послевкусие барокко, последняя сцена «Большой жратвы», когда Андреа остается совершенно одна в сизом тумане, окруженная смертями Марчелло, Мишеля, Филиппа и Уго, своих любовников, погибших от интеллектуального обжорства. Сцена душераздирающая, как росписи Карлоне, как небесная триппа, сердце на блюде в руках прелестного ангела.

Лилово-желтое послевкусие Лоди – кстати, вы помните, что автор «Жизни и мнений Тристрама Шенди», самой изощренной книги во всей европейской литературе и очень восемнадцативековой, описывает себя в романе наряженным в лиловый камзол и желтые туфли, – окружало меня блаженным облаком, когда я возвращался из Лоди в Милан, уже без Фауста и Маргариты, объевшихся, наверное, земной триппы в Фонтанеллато; за окнами уже была ночь, ничего не видно и лишь слышно, как на прощанье пашни bassa pianura пели мне обаятельнейшую песенку из репертуара Quartetto Cetra, под названием I ricordi della sera, «Вечерние воспоминания», рассказывающую о том, как герой:

Aveva un bavero color zafferano

e la marsina color ciclamino,

veniva a piedi da Lodi a Milano

per incontrare la bella Gigogin

С воротником цвета шафрана

В камзоле цвета цикламена

Шел он пешком из Лоди до Милана,

Чтобы встретить красотку Джигоджин.

Далее в песенке поется, о том, как герой ушел в солдаты, но продолжал общаться со своей любимой, посылая ей цветы по реке; его возвращение уже было совсем близко, и он послал Джигоджин цветок апельсина, флер д’оранж, – всем известно, что это значит, к свадьбе подготавливал; Джигоджин, обрадовавшись, кинулась за цветком, но утонула и была унесена к морю речным потоком. Вот такая печальная – простая и изысканная – история про ломбардскую Офелию, в которой меня, конечно, завораживает камзол цвета цикламена с воротником цвета шафрана, совершеннейшая церковь Сан Филиппо Нери, Шенди-Стерн за письменным столом, цвет пути из Лоди до Милана.

Глава одиннадцатая Пьяченца Рыцари и кони



...


Первый крестовый поход. – Папа Павел III и Пьер Луиджи Фарнезе. – История с епископом Фано. – Республика Сало Фарнезе. – Гуси-лебеди. – Стерновский капрал Трим. – Божественный Интернационал. – Штурм Иерусалима. – Санта Мария ди Кампанья. – Порденоне. – Сorpus sancti victoris martyris. – Алессандро Фарнезе. – La Leyenda Negra. – Медные всадники. – Палаццо Комунале

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология