Особенности брачной ночи, или Миллион в швейцарском банке

Что еще возбранялось делать, мне не довелось узнать, потому как он впился в мой рот так, что перехватило дыхание. Ах, я и не знала, что поцелуй бывает таким жадным и нежным, жестоким и ласковым. Я не знала, что от таких поцелуев голова идет кругом, сердце рвется из груди, колени подгибаются и сладкая истома накатывает кипящей волной. Поцелуи Блума, влажные и безвкусные, настойчивые и бесцеремонные, ни в какое сравнение не могли идти с тем, что испытала я в рыцарском зале. Ах, я и подумать не могла, что мужская рука на груди может быть чем-то еще, кроме клещей.

— Чертово платье… — промычал Хендрик, пытаясь стянуть парчу с моего плеча. Платье не поддавалось. Гунда затянула шнуровку намертво.

Его губы притронулись к выемке на шее, скользнули к мочке уха и опять приникли в моему рту. Ах, я таяла восковой свечой, я упивалась незнакомыми ощущениями, я ждала еще и еще. Мои руки оказались на его шее, и я привстала на носочки, чтобы было удобнее целоваться. Тяжелый колпак больно оттягивал зачесанные волосы, я мечтала избавиться от него. Я желала вынуть шпильки и сбросить его под ноги, чтобы не отвлекал от погружения в пенящие воды реки сладкого желания.

И мечта моя исполнилась. Над головой просвистело крыло невидимой птицы, колпак сорвало и унесло волшебным ветром. Колдовская сила пришпилила его к деревянной обшивке стены. Взмахнув вуалью, он распластался треугольным листом, сорванным осенним ветром с великанского дерева.

— Ложись! — гаркнул маркграф и подсечкой завалил меня на пол.

— А-а-а! — заорала я в ужасе, вмиг вспомнив, как он насиловал мое тело на шерстяном покрывале.

— Ш-ш-ш… — его ладонь плотно прикрыла рот.

Он прислушивался к тишине рыцарского зала, навалившись на меня всем телом. Но уж не было в нем похоти, а лишь настороженность охотника, который услышал поступь дикого зверя. Факелы шипели ровным пламенем, чуть поскрипывало старое дерево, тени безмолвно скользили по запыленным доспехам.

— Оставайся здесь, — едва слышно прошептали его губы. — Я сейчас вернуть.

Под прикрытием перил он бесшумно пробежал до конца галереи, спустился вниз, проскользнул вдоль стены и скрылся за доспехами рыцаря с алебардой в железной руке. Я послушно лежала на полу, прикидывая, как бы половчее повернуться, чтобы справиться с негнущимся платьем и встать. После нескольких неудачных попыток мне удалось ползком добраться до стены и сесть, привалившись спиной к панелям. Над головой болталась порванная паутина вуали. Колпак крепко держался на стене, пришпиленный арбалетной стрелой.

И страх обуял меня. И поняла я, что имел в виду маркграф, когда говорил старухе о второй попытке убийства. И холод смерти пробрался в сердце мое, ибо поняла я, кого намеревались убить еще раз: Агнес, то есть меня.

Путаясь в броне платья, спотыкаясь и оскальзываясь, я бросилась бежать. Через дверку в конце галереи, по лестнице вверх, за угол, по коридору до другой дверки, по лестнице вниз, по залам и переходам я мчалась, не разбирая дороги. Меня гнало чувство опасности. Я ощущала ее кожей. И не понятно было, откуда она смотрит.

Я свернула за угол и оказалась в тупике. Коридор закончился стеной, прикрытой обветшалым гобеленом. Далекий отблеск факельного пламени лишь сгущал тьму в заброшенном ответвлении.

Я прислушалась, но бьющееся сердце мешало различать звуки. Да и не было никаких звуков. Ноги привели меня в безлюдную часть замка. Я заблудилась. Страх, одиночество и уныние охватили меня, и я забилась в угол и заплакала, совсем позабыв, что уже выплакала все слезы по дороге в Грюнштайн. Горячие слезы ручьем текли по щекам, заливались в рот соленым потоком и капали на желтое платье. Горе мне, горе…

— Кто тут? — донеслось из-под земли. — Человек ты или привидение?

Слезы моментально высохли, а вдоль спины поползла струйка холодного пота. Как же я забыла о привидениях в замке Грюнштайн? Вот и пришла моя смерть. И не от руки злодея, подбросившего змею в опочивальню маркграфа, а от Бледного Всадника на бледном коне. Того Всадника, конь которого проходит сквозь стены, бесшумным галопом проносится через бальные залы или бредет в коридорах с опущенными поводьями.

— Кто тут? — опять прозвучал тихий голос. — Ну, откликнитесь кто-нибудь… Спасите меня… — голос жалостно всхлипнул. — Люди… Помогите…

И стало мне жаль этого несчастного призрака, так же, как и я, заплутавшего в лабиринтах замка.

— А ты кто? — несмело спросила я. — Ты чей?

— Ничей… — совсем опечалилось невидимое привидение. — Брожу тут уже который день… Поесть ничего нету?

— Привидения не едят, — пожурила я его. — Они же бестелесные.

— Жаль, — призрак горестно вздохнул. — А ты чей призрак? Слышу, что голос, вроде бы, женский.

И задумалась я над его словами. И ужаснулась: а ведь прав Бледный Всадник, стала я тенью умершей Агнес. Хожу по замку, пугаю придворных дам и кавалеров, появляюсь на кладбище в белом платье с распущенными волосами. Потеряла я свое имя и лицо. Аньес умерла, а Агнес не восстала. Кто же я? И стало мне себя жалко до слез. И сказала я: