Особенности брачной ночи, или Миллион в швейцарском банке

— А куда делся рыжий кот? — тряхнула я головой и заметила, что Гунда раздвоилась. — Там был еще рыжий кот, зеленый камень и олень с ветвистыми рогами… Я точно помню, был олень… Во-о-т с такими рогами. Да вы сами его спросите. Папаша Бонифаций — такой затейник… — сказал я и прикусила язык, вспомнив, что тот не велел называть Гунде его имя, ибо женщина она со сложным характером, не любит антикваров, боится за свои старые вещи.

— Ну, поднимайся, — нетерпеливо скомандовала Гунда. — Хватит рассиживаться, а то опоздаешь на поезд.

— Ой, поезд! — обрадовалась я.

На сытый желудок проблемы, связанные с утерей документов и денег, показались совсем мелкими и легкоразрешимыми, дорога до станции — веселой прогулкой. Я бодро вскочила, с удивлением отметив, что не могу сфокусировать взгляд и со слухом небольшие проблемы, как будто уши заложило ватными тампонами. Гунда безмолвно шевелила губами, а звуки долетали через некоторое время, задерживаясь в пути по причине искривления пространства.

На лестнице меня чуть повело в сторону, но до дворика я добралась самостоятельно, несмотря на мягкость в коленях и легкое покачивание стен замка. Землетрясение — это было землетрясение. В горах, говорят, бывают небольшие, малозаметные для местных жителей, подвижки земной коры. Во всяком случае, Гунда шагала впереди со спокойствием Командора.

Свежий ветерок остудил разгоряченный лоб. Я присела на обломок гранитной скамьи, привалилась к шершавым камням и почувствовала, что всем сердцем, страстно и навсегда полюбила этот суровый, неласковый, но такой красивый уголок Земли. Я полюбила Гунду, замок, горы, небо, легенды и даже Белого Всадника на белом коне, который быстрым шагом двигался над истертыми камнями. Правда, он был не в белом одеянии, а в обычных джинсах и кожаной куртке. И лошади у него не было: он плыл по воздуху пешком. Вот он миновал колодец, улыбнулся и помахал рукой. Белый Всадник показался мне таким красивым, таким добрым и обаятельным, что захотелось броситься ему на шею и забыться от счастья.

— Прр-привет… — сказала я и приготовилась спросить привидение, куда подевался его белый конь, почему оно не белое и не всадник и зачем ему мотоциклетный шлем, а, может быть, он и не Всадник вовсе, а король Хендрик? Но голова стала тяжелой, склонилась к плечу. Глаза закрылись сами собой.

После этого наступил провал в памяти. Проснулась я в розовой опочивальне, мучаясь от жажды, головной боли и слуховой галлюцинации. Где-то далеко-далеко, то ли в соседней комнате, то ли в другом конце замка, а может быть, на дне колодца, беседовали два бестелесных создания: старуха Смерть и Белый Всадник.

— Ну, и как тебе это нравится? — спросил свистящий шепот, каркающими интонациями он напоминал голос Гунды. — Я не верю ни единому ее слову! Что значит студентка из Восточной Европы? Какие легенды она изучает? Почему именно Грюнштайн? Что, в Швейцарии мало других замков? Кто позволил ей нарушить границы частной собственности?!

— Не кипятись, — ответил другой. — Замок продан. Это чужая собственность. Нам с тобой до него нет дела… Пусть заботится об этом новый владелец…

— Да, ты прав… Я слышала, новый владелец из этих, как их, «новых русских»… Но как она могла продать замок?! Почему ты не вмешался?!

— Прошу тебя, не начинай все сначала… Оливия отсудила его при разводе, она имела полное право делать со своей собственностью все, что хотела.

— Продала и тут же умерла… Ты не находишь это странным?

— Что ты хочешь от меня услышать?

— Я хочу узнать, зачем ты приехал?

— Ты же сама меня просила!

— Я?!

— Э-э-э… Я нашел сообщение на пейджере: «Срочно приезжай в Грюнштайн». Все бросил и приехал.

— Я не звала тебя.

— Как — не звала?!

Они замолчали. И я успела задремать.

— Как ты думаешь, кто она на самом деле? — опять проскрипел ворчливый голос.

— Чужестранка… Дочь алхимика… И имя ее Аньес…

— Ты все смеешься… Точно тебе говорю, она с ними заодно! Она знает папашу Бонифация! Только что прибыла в Швейцарию и тут же познакомилась с ним! Ха! Так я ей и поверила…

— Ерунда… Этот старый сатир все время околачивается в округе и не опускает случая пококетничать с хорошенькими туристками.

— Никакая она не туристка. Говорит, потеряла вещи в лесу. Ха! Воровка она, воровка. Ковра-то нет!

— Посмотри на нее: маленькая и худенькая, легче пушинки… Как она могла унести этот ковер?

— Как, как… Сообщник у нее есть… Вот помяни мое слово, она здесь неспроста! И ты как хочешь, но я не позволю ей хозяйничать в замке!

— И как же ты собираешься ей не позволить?

— А вот как: пойду и растолкаю ее, и выгоню! Отведу на станцию, пусть там дожидается завтрашнего поезда!

— Не надо… Что ж, ей придется ночевать в развалинах мельницы? Это не гостеприимно… У меня есть другой план…

Шепот превратился в шорох морских волн, в позвякивании кубиков льда о стекло высокого стакана с коктейлем, в нежный голос мачо, который пел песню о любви. Мне снились Багамы, зеленые пальмы, синий океан и желтое солнце. Солнце жгло немилосердно. Во рту все пересохло, как в пустыне.

Я резко села, прислушиваясь к тишине замка. За окном догорала вечерняя заря.