Читаем Особенности развития жанра баллады в отечественной поэзии 1990–2000-х гг. полностью

Важную идейно-смысловую функцию в «Раисе» также играет и пейзаж. Он выступает как один из основных композиционных элементов. Романсовая структура данного произведения, по верному замечанию Л. Н. Душиной, трансформируется за счет создания атмосферы чудесного, таинственного как одной из важнейших составляющих балладного жанра. Именно в романтической балладе в структурный центр была поставлена категория «чудесного». Л. Н. Душина указывает на «чудесное» как на силу, «уводящую традиционную “песенность” романса к романтическому типу повествования» [132, с. 87–88].

В дальнейшем развитии жанра баллады мотив таинственной силы, определяющий судьбу героев, ощущение пограничности миров (земного и потустороннего) станут наиболее устойчивыми характерными признаками жанра, что наиболее ярко будет продемонстрировано в творчестве В. А. Жуковского, А. С. Пушкина и др.

Таким образом, уже поэты-сентименталисты в своих балладных опытах обратили внимание на изображение сил, неподвластных человеку; на сюжеты, в которых порой отсутствует прямая авторская оценка; на трагизм развязки, лишающий сюжет иронического оттенка. Все эти черты становятся основополагающими в балладной эстетике в период ее становления. Русские поэты, сочетая в структуре своих произведений западноевропейскую и фольклорную эстетику, создавали атмосферу национальной, русской баллады [см.: 262].

Определенную роль в развитии романтической баллады сыграли такие поэты, как Н. Ф. Остолопов, Г. П. Камнев, И. И. Дмитриев и др. Их творчество отличалось поисковым характером в жанре баллады. Они прежде всего стремились репрезентировать балладный жанр в «русском духе», отыскивали национальные элементы балладной поэтики, пытались сблизить тип карамзинской баллады «Раиса» с элементами русского фольклора, предлагали некие стилизации под «простонародье». Так, «Бедная Дуня» Н. Ф. Остолопова демонстрирует пример подражания народной лирической песне, «Громвал» Г. П. Камнева – сказке. При всех новаторских поисках данных поэтов нельзя сказать, что они создали совершенно новую балладную форму, существенно отличающуюся от карамзинской «Раисы». Жанровая структура многих произведений оказалась размытой, но русские поэты начала XIX в. сыграли определенную роль в распространении новой формы. Они представили удачные образцы применения «русского стиля» к новому жанру. Жанровые поиски начала XIX в. оказались, однако, сравнительно локальными. Поставив важнейшую для баллады проблему местного колорита, авторы не смогли решить ее средствами литературной стилизации. «Раиса» Н.М. Карамзина, казалось бы лишенная внешне характерных национальных примет, так и осталась наиболее значительной из «русских баллад» доромантического периода. «Древняя баллада» Н.М. Карамзина, при всей условности ее «исторического колорита» и «русского содержания», определила собой жанровую модель, к которой в конечном счете восходят все в каком-либо отношении замечательные опыты русских балладников конца XVIII – начала XIX в.

Сюжетные коллизии карамзинской баллады: несчастная любовь, разлука, неожиданный трагический финал, гиперболизация страстей, драматические диалоги, вмешательство в судьбу героев сверхъестественных сил, сжатость повествования – все это становится популярным и в творчестве поэтов первой половины XIX в. По мнению Р. В. Иезуитовой, именно данный факт репрезентирует «Раису» «если не первой по времени, то, несомненно, первой по значению русской литературной балладой, начальной вехой в истории жанра» [147, с. 6]. Первые балладные стихи Н.М. Карамзина и переводной романс «Граф Гваринос» (1789) определяют формальные и содержательные признаки жанра баллады и актуализируют поэтическое внимание к данной жанровой форме в литературном процессе XIX в.

Однако стоит признать, что на русскую романтическую балладу повлияло и обращение к традиции западноевропейской баллады, в частности немецкой, давшей мировой поэзии первые образцы неизвестного прежде лиро-эпического жанра, зародившегося в недрах поэзии «Бури и натиска» (баллады Гельти, Бюргера, собирательская деятельность Гердера) и получившего дальнейшее развитие у Шиллера, Гете и других немецких романтиков. Интерес к немецкой традиции жанровой динамики ускорил процесс формирования русской баллады начала XIX в. Безусловно, опыт европейских поэтов обогатил отечественную балладу и в формальном, и в содержательном планах. Но вместе с тем она развивалась с опорой на те задачи, которые ставили и решали перед собой первые русские балладники.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История Петербурга в преданиях и легендах
История Петербурга в преданиях и легендах

Перед вами история Санкт-Петербурга в том виде, как её отразил городской фольклор. История в каком-то смысле «параллельная» официальной. Конечно же в ней по-другому расставлены акценты. Иногда на первый план выдвинуты события не столь уж важные для судьбы города, но ярко запечатлевшиеся в сознании и памяти его жителей…Изложенные в книге легенды, предания и исторические анекдоты – неотъемлемая часть истории города на Неве. Истории собраны не только действительные, но и вымышленные. Более того, иногда из-за прихотливости повествования трудно даже понять, где проходит граница между исторической реальностью, легендой и авторской версией событий.Количество легенд и преданий, сохранённых в памяти петербуржцев, уже сегодня поражает воображение. Кажется, нет такого факта в истории города, который не нашёл бы отражения в фольклоре. А если учесть, что плотность событий, приходящихся на каждую календарную дату, в Петербурге продолжает оставаться невероятно высокой, то можно с уверенностью сказать, что параллельная история, которую пишет петербургский городской фольклор, будет продолжаться столь долго, сколь долго стоять на земле граду Петрову. Нам остаётся только внимательно вслушиваться в его голос, пристально всматриваться в его тексты и сосредоточенно вчитываться в его оценки и комментарии.

Наум Александрович Синдаловский

Литературоведение
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 2

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.Во второй части вам предлагается обзор книг преследовавшихся по сексуальным и социальным мотивам

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней
Психодиахронологика: Психоистория русской литературы от романтизма до наших дней

Читатель обнаружит в этой книге смесь разных дисциплин, состоящую из психоанализа, логики, истории литературы и культуры. Менее всего это смешение мыслилось нами как дополнение одного объяснения материала другим, ведущееся по принципу: там, где кончается психология, начинается логика, и там, где кончается логика, начинается историческое исследование. Метод, положенный в основу нашей работы, антиплюралистичен. Мы руководствовались убеждением, что психоанализ, логика и история — это одно и то же… Инструментальной задачей нашей книги была выработка такого метаязыка, в котором термины психоанализа, логики и диахронической культурологии были бы взаимопереводимы. Что касается существа дела, то оно заключалось в том, чтобы установить соответствия между онтогенезом и филогенезом. Мы попытались совместить в нашей книге фрейдизм и психологию интеллекта, которую развернули Ж. Пиаже, К. Левин, Л. С. Выготский, хотя предпочтение было почти безоговорочно отдано фрейдизму.Нашим материалом была русская литература, начиная с пушкинской эпохи (которую мы определяем как романтизм) и вплоть до современности. Иногда мы выходили за пределы литературоведения в область общей культурологии. Мы дали психо-логическую характеристику следующим периодам: романтизму (начало XIX в.), реализму (1840–80-е гг.), символизму (рубеж прошлого и нынешнего столетий), авангарду (перешедшему в середине 1920-х гг. в тоталитарную культуру), постмодернизму (возникшему в 1960-е гг.).И. П. Смирнов

Игорь Павлович Смирнов , Игорь Смирнов

Культурология / Литературоведение / Образование и наука