Шли мы часа три, перейдя на среднюю скорость, а когда дошли до границ минных полей, всплыли. На горизонте обнаружили один из эсминцев, который, увидев нас, устремился на сближение. Небо чистое, так что зенитчики осматривали свои машинки, перезаряжали их, выкинув подмоченный боезапас за борт; кок что-то приготовил. В общем, жизнь налаживалась.
Дальше нас сопроводили к Кронштадту, по пути нагнали тральщик и второй эсминец. Лидера не было. Как сообщил Корнилов, что семафором пообщался с коллегами, тот ушёл в Ленинград. В целом налёт обошёлся для советских боевых кораблей довольно легко. Повреждения, конечно, были, но, оказывается, бомбили именно нас, причём якобы потопили, сообщение об этом перехватили наши радисты. Немцы доложились, что угнанная субмарина отправлена на дно. С самолётов действительно сбрасывали глубинные бомбы, мне не показалось. Наши отбивались не безрезультатно, семь «юнкерсов» сбили и три повредили; за бомбардировщиками бросились наши «миги», коих вызвали моряки. Так что не факт, что все вернутся на родной аэродром.
Ближе к обеду взятую на буксир субмарину завели на кронштадтский рейд. Буксир повёл лодку к пирсам, там уже встречающие ожидали, многие в гражданском, сам я в этом не участвовал, стоял на мостике и, улыбаясь, махал рукой. Работало сразу шесть фотографов. Прошла швартовка, и на лодку поднялось несколько старших командиров: адмиралы, капитаны первого ранга, политработники. В общем, трофейный боевой корабль противника вызвал ажиотаж на флоте. В одном из трёх адмиралов я признал командующего флотом Трибуца. Я хотел подойти, но меня оттёрли, причём профессионально, видимо охрана адмирала. При этом попросили не соваться со своим рылом в калашный ряд и выпроводили с лодки в сторону, к зевакам. Пожав плечами, не больно-то и хотелось, я покинул пирс — не стоять же там — и направился в город. Карманы мои не были пустыми, в капитанской каюте нашелся ремень. Правда, пряжка с немецким орлом напрягала, но я прикрыл её ладонью, сунув большой палец под ремень, и так и шёл. Видимо, это запасной ремень был, ношеный, вот и достался мне, в карманах мелочевка капитанская.
Приметив одного в парадной форме, что спешил в сторону пирсов, я остановил его:
— Здорова, морячок. Отойдём, дело есть.
Мы отошли, и тот вопросительно посмотрел на меня, изучая затрапезный внешний вид. Форма явно командирская, но сильно заношенная и грязная, да ещё на груди что-то пришито. Тюремных роб нам не выдавали, поэтому номера заключённого пришивали прямо на форму, мы их все сорвали во время побега, но следы-то остались.
— Понимаешь, я попал в затруднительное финансовое положение, денег нет, но есть что продать.
— А что есть? — тут же заинтересовался тот.
— Хронометр, карманные часы, серебряные. Но без цепочки, — показал я.
Тот завёл часы и приложил к уху.
— Тикают, — заулыбался моряк и, подумав, предложил: — Восемьдесят пять рублей дам. Больше нет.
— Договорились.
Тот передал мне деньги, частью банкнотами, частью монетами, и мы разошлись, довольные друг другом. Невесть какая сумма, но всё равно нужна. У меня и немецкие марки были, причем довольно солидное количество, но где их использовать? Я прогулялся по городу, тот был сильно разрушен, шли ремонтные работы, и, заметив развал, — это что-то вроде рынка, — направился туда. Довольно быстро я сторговал трусы и майку. Новые, не ношеные; потом чёрные брюки и лёгкую куртку. Вот они ношеные. На обувь не хватило. Пусть у меня на ногах не боты, я их выкинул давно и нашёл в вещах капитана — до того как каюту полковник занял — лёгкие кеды. Это явно спортивная обувь. Так что я странно смотрелся в командирской потрёпанной форме без знаков различия и в серых кедах. Отойдя, я переоделся и, вернувшись, предложил тому же старичку, что ношеной одеждой торговал, свою форму, комплект нательного белья и кеды. Мелочёвку из карманов галифе переложил в брюки. Тот придирчиво стал изучать пояс, поэтому я пояснил:
— Трофейный.
— Дезертир?
— А что, похож?
— Похож.
— Хм, нет, не дезертир.
— А документики покажь.
— Дед, тебе одежду или ехать? Из беглых пленных я, слышал про побег у немцев? Бери, пока предлагаю.