Особняк

Оттого что на небо набежала тучка, лунный свет стал золотистым и густым, как сироп. Раздался треск, дерево проломилось под весом отца, и Шон увидел, как Саймон дернулся вперед. Нога Саймона попала в ту же дыру, которую проделал Шон. В какой-то момент Шон подумал, что это не помеха, что отец вылезет так же, как это сделал Шон, – и тогда спокойной ночи, Шон, сейчас папочка подправит тебе внешность. Но когда тело взрослого Саймона ударилось о прогнившие доски, дерево с хрустом провалилось под ним и дыра стала шире. Сперва провалилась здоровая нога Саймона, а затем, когда он ударился о доски всем своим весом, остальная часть пола тоже поддалась.

Лицо Саймона, когда он начал падать, выражало не страх и даже не удивление, но чистую, незамутненную ярость. Ненависть в чистом виде.

Тогда Шон ясно понял: пусть не на этот раз, но рано или поздно отец убьет Шона с матерью. Этот день обязательно настанет. Когда-нибудь он раздавит их, как букашек. Раздавит, потому что может и потому что, несмотря на все свои грандиозные мечты по возвращению особняку Игл былого величия, Саймон понимал, что он всего лишь ничтожный человек, ведущий ничтожную жизнь. Однажды он поймет, что это ничем не изменишь, и в тот самый день он убьет Шона с матерью.

К счастью для Шона, этот день еще не настал. Снег и дождь, термиты и запустение, гниение, разруха и халатность при строительстве. Все это вместе стало причиной того, что Саймон провалился сквозь половицы коридора третьего этажа, пролетел три метра и проломил пол коридора второго этажа. Затем он пролетел еще два метра и приземлился на частично развалившийся стол для игры в кости, стоявший в бывшем казино.

Падая вниз, Саймон заработал двадцатисантиметровую рану, распоров руку до кости, сломал два зуба и ударился головой так сильно, что отключился на час и заработал головные боли, которые ослепляли его последующие три месяца или около того. И последнее, но самое важное из всех увечий, полученных отцом в ту ночь, Шону больше всего понравилось именно то, что окончательно добило отцовское колено, – сломанная коленная чашечка, разрыв передней крестообразной и внутренней боковой связок и повреждение сухожилий, которое доктор назвал «катастрофической травмой».

Но на приеме у доктора Саймону предстояло оказаться лишь через несколько дней, потому что Шон даже не остановился, чтобы поглядеть в дыру в полу. Он подумал, что отец, должно быть, погиб: Шон надеялся на это, но боялся, что он может оказаться в целости и сохранности. Шон переживал, что отец – железный человек, способный раскалиться добела, сможет подняться с пола и вернется к ступенькам с ремнем наперевес, чтобы закончить начатое. Поэтому Шон медленно подобрался к дыре в полу и осторожно, опасливо обошел ее, стараясь держаться как можно ближе к стене. Как только дыра оказалась позади, он спустился с лестницы, волоча за собой истекающую кровью ногу. Превозмогая боль, Шон перепрыгнул через отсутствующий порог, выбежал через дверь и понесся через заросшую лужайку к сторожке, чтобы забрать маму.

Он не помнил почти ничего из того, что случилось после. Не помнил, как одевался, обувался и помогал маме дойти до грузовика. Не помнил, как она отключилась, едва оказавшись на пассажирском сиденье. Не помнил долгую двуногую езду с креном до Уиски Ран и то, что его ботинок был весь в крови. Не помнил острый страх, что повернет за угол и в свете поцарапанных фар увидит отца, стоящего посреди дороги и размахивающего ремнем. Не помнил, как остановился у дома доктора Лернера и жал на клаксон, пока врач не вышел. Не помнил, как вместе с матерью ехал из Уиски Ран в Сиракьюс в машине скорой помощи. Не помнил, как ему накладывали швы, как он отказывался уйти из операционной, пока маме восстанавливали скуловую кость, и как санитары выводили его, кричащего, по просьбе хирурга.

Даже сейчас, больше двадцати пяти лет спустя, память об этом эпизоде так и не восстановилась. Не сохранилось в памяти то, что на третий день в больнице его мать позвонила кому-то из Уиски Ран – кому? Шон понял, что так и не узнал этого, – и попросила пойти проверить, жив ли его отец. Шон не помнил, как они с матерью возвращались в Уиски Ран и почему она не прислушалась к отчаянным просьбам тетушки Беверли бросить Саймона. Но, по его воспоминаниям, в следующие сорок два дня они жили относительно мирно, ведь к тому времени, как Саймона нашли лежащим там, где он проломил не один, а целых два потолка, отец Шона был на волосок от смерти. По словам доктора Лернера, еще день – и все было бы кончено. Может, хватило бы и пары часов. У Саймона были потеря и заражение крови, обезвоживание, инфекция в ране на руке и сотрясение мозга. К тому же колено раздулось и почернело от гангрены. И, разумеется, в довершение всего у Саймона Игла началась пьяная лихорадка. Белочка прибежала. Хуже всего было то, что организм не получал бухла.