Особняк

Слышно шарканье увечной ноги и то, как пьяный отец оттолкнулся от стены, направляясь в особняк вслед за Шоном. Его походка стала еще тяжелее, потому что сын хорошенько зарядил ему прямо по коленной чашечке. Шону не нужно было даже оглядываться: и так было понятно, что отец размахивает ремнем. Он слышал, как тяжелая пряжка рассекает воздух.

– Пора принимать лекарство, мелкий гребаный ублюдок! Возьми то, что тебе причитается. Нет смысла бежать. Этим ты сделаешь хуже только себе, – его голос почти искушал. – Если остановишься сейчас, я обойдусь с тобой полегче. Сделаю всего лишь пару ударов, чтобы преподать тебе урок, – и тут голос превратился в звериный рык. – Но если ты будешь убегать, я тебе этого не забуду, Шон. Шон! Ты, чертов ублюдок! Я буду бить тебя, пока вся кожа не слезет. Я отрежу член и раздавлю твою крошечную крысиную головку. Я буду лупить тебя, пока не покрою ранами каждый сантиметр тела!

Шон побежал.

Он пересек кухню особняка и оказался позади кладовки. Шон боялся оглянуться и увидеть, как близко подобрался отец. Если это вообще был его отец. На задворках сознания крутилась мысль, что если Шон посмотрит на него, то лунный свет раскроет его истинный облик: он увидит не отца, а какого-то монстра – зверя, покрытого кожей и чешуей, лохматого и с окровавленными клыками. Особняк Игл завершал работу, начатую алкоголем: раскрывал миру настоящий облик его отца. Нет, Шон не мог оглянуться, потому что знал: если он узрит истинную сущность отца, то замрет на месте. Все будет кончено.

Ступеньки.

Шон взлетел по ним на всей скорости, и шарканье превратилось в тяжелое топанье человека, взбирающегося по деревянной лестнице. Раздался низкий плотный звук ударов о дощечки, отбивающих неровный ритм, и Шон понял, что, преследуя его, отец волочит за собой ремень с пряжкой.

– Куда ты бежишь, гребаный маленький ублюдок? Думаешь, сможешь прятаться от меня вечно?

Шон добрался до лестничной площадки второго этажа. Если толкнуть узорчатую дверь с металлической окантовкой, он сможет пробежать по коридору мимо бесчисленного множества комнат, где в прежние времена светские люди развлекались с женщинами легкого поведения, а затем выйти на лестницу с другой стороны здания. Если бы ему хватило скорости, он мог бы добежать до сторожки, взять мать, усадить ее в грузовик и уехать от отца. Может, на этот раз она не станет настаивать на том, чтобы вернуться домой. Они могли бы уехать в…

Ему стало плохо от этой мысли. Бежать им было некуда. Тетушка Беверли неоднократно упрашивала сестру бросить мужа, но мать связывала с ним какая-то непонятная невидимая нить. Она никогда не уйдет от него, теперь он это понимал.

Позади него все ближе раздавались хромающие шаги отца, поднимающегося вверх по ступенькам, и неизбежный стук пряжки ремня о деревянные доски.

Шон схватился за ручку двери, которая должна была открыть перед ним вход в коридор, но она осталась у него в руке. Он почувствовал, как откуда-то изнутри поднимается истерический смех. Ну а как же! Особняк Игл был построен его прадедом, после чего перешел по наследству к его деду. Его оставили, и он начал гнить в тот момент, как был построен, заразившись сумасшествием рода Иглов, которое проявлялось все ярче и ярче с каждым новым поколением. А теперь его отец держался за поместье мертвой хваткой человека, не понимающего, что при этом он душит самого себя и что здание живо благодаря собственной истории. Особняк Игл никогда его не отпустит. Вода, капающая через обвалившуюся крышу и выбитые окна, обвивающие стены лозы и буйно растущие кусты, призраки каждого гостя, который когда-либо здесь останавливался, – все это вместе превращало здание в живое, дышащее существо, самого настоящего монстра. Шон понимал, что это глупо, но в то же время казалось, что все верно и по-настоящему: здание словно было лично заинтересовано в происходящем, и оно не даст Шону так легко отделаться.

«Неспроста же, – думал Шон, – особняк Игл так пугает его по ночам». Улыбаясь своими выбитыми окнами вместо зубов, он довлел над ним все детство. Днем Шон, бывало, играл в старом особняке, но ночью, особенно в такие моменты, Шону приходили на ум истории, которые отец рассказывал матери. Азартные игры, убийства, женщины, закованные в цепи в…

Нет.

На это нет времени.

Шон попытался выбить дверь плечом, не особо рассчитывая на успех. Ему было всего десять, и он видел, что дверь деформировалась и рассохлась. Она не сдвинется с места.

Он разбежался, чтобы попробовать еще раз, но почему-то сперва оглянулся на ступеньки. Шон едва успел увернуться от удара: отца отделяло от площадки несколько шагов, и он наклонился вперед, выбрасывая ремень, образовавший в воздухе петлю. Серебряная пряжка рассекла плотный воздух, и когда она взлетала вверх по лестнице, на ней отразился отблеск лунного света, проникающего сквозь оконный триптих.

Пряжка не долетела до Шона всего пару сантиметров, не более. Для попадания хватило бы одного неловкого движения плечом.