Особо одаренная особа

— Куда все подевались? — хотя уже догадывалась, что произошло.

— Хозяйка! — обрадовался Зоря, представляя меня честной публике, и, махнув ручищей на двери, объяснил: — Уехали все, приветы передавали и велели не скучать!

— Что ж ты! — тряхнула я его за рубаху. — Предупреждать же надо!

— Дак это, — Зоря скосился на немалую бочку пива, — господин Велий велел не беспокоить.

— Что?! — Я задохнулась от возмущения и негодования, отцепилась от Зори и злой кошкой кинулась наверх.

Увидев мое взбешенное лицо, Велий поспешно закрыл дверь.

— Открывай, подлец! — Я бабахнула в дверь, повторяя все утренние выражения Аэрона: — Убивать буду! — потом вспомнила, как уговаривала меня Алия, и пропела: — Велий, открой, поговорить надо.

— Кто там? — строил дурачка Велий.

— Ты зачем Зорю споил? — шипела я в щель, оглядываясь на снующую по коридору прислугу, которая с интересом прислушивалась к нашей беседе. Цокая копытами, из соседней комнаты выглянула овечка, сонно вытаращилась на меня, умудренно кивнула головой:

— Милуетесь? Ну-ну. — И, цапнув за подол пробегающую служанку, поинтересовалась, нальют ли постоялице молока.

Мне стало неудобно, я обиженно стукнула в дверь:

— Велий, ну открой уже.

— Да я и не закрывался. Она в другую сторону открывается, — сказал Велий. Я недоверчиво потянула дверь на себя, она действительно открылась.

— Какой ты! — Я постаралась сделать злую мину. — Двоедушник и есть!

А он улыбался, сидя на кровати, и смотрел, как кот на сметану.

Я погрозила пальцем:

— Даже не думай! — и, задрав нос, ушла к овечке, которая довольно хлюпала молоком в миске.

Но права была Алия, которая до встречи с Серым Волком уверяла, что мужики — это сущие бестии, которым сунь в рот только палец — они всю руку оттяпают. Все равно кончилось тем, что мы полночи до одурения целовались, а потом так и уснули в обнимку на одной кровати у нас в комнате.

Утром я потихоньку выбралась из-под рук Велия, торопливо, стараясь не дышать, схватила свой мешок и выскользнула из комнаты.

Зоря мутными с похмелья глазами смотрел на серую предрассветную мглу, недовольно интересуясь: чего это мы в такую рань? Отоспавшаяся овечка радостно семенила по снежку, напевая: «Травушка-муравушка, зелененькая!»

А я цыкала на них, боясь разбудить Велия, который всенепременно кинется в погоню. Мы не торопясь прошли вдоль просыпающейся Макеевки, и идти нам по Миренскому тракту было еще верст сто, а то и двести.

— Слышь, овца, а тебя вообще как зовут? — зевая, спросил Зоря.

— Сам ты баран! — ответила, на ходу хрупая белым снежком, овечка. — А имени у меня никакого нет, всю жизнь была овечка, ею надеюсь и помереть!

Зоря поводил глазами и спросил:

— А ты меня сможешь на себе довезти?

— Если только положить тебя на бок да копытами под бока подпинывать, — ехидно ответила овечка.

— Да, — пришел к выводу Зоря, — бесполезное ты в хозяйстве животное, ни молока с тебя, ни мяса. А по весне еще и стричь потребуется, чтобы не потела.

— Еще чего! — возмутилась овечка. — Меня вычесывать положено. Из вычесок нитку прясть, из нитки клубок мотать.

— Для чего это? — сразу встрепенулась я.

— Сказки читать надо. Куда клубочек покатится…

— Там и смерть Кощеева, — закончил Зоря.

Овечка фыркнула и заявила, что все богатыри — полудурки, а этот так и вовсе дурак Зоря обиделся и замолчал.

— Куда хочешь, туда и приведет, кого хочешь, того и найдешь, — продолжала овечка, а я решила срочно обзавестись гребешками.

Мы давно уже прошли околицу и теперь шагали среди высоких елей, покрытые инеем лапы медленно качались на ветру, будто танцевали. Овечке нравилось, мне тоже. Зоря топал и топал, как битюг, впряженный в телегу, равнодушный ко всему. Однако первым заметил странный костерок на обочине.

Летом там был чей-то покос, а теперь посреди полянки сложили шалашиком бревна и запалили их.

— Смотри-ка, хозяйка, — удивился Зоря, — вроде и Святки прошли, а эти все колядуют. А личины-то какие у них страховидные! — И, набрав побольше воздуху в грудь, он заорал: — Э-ге-гей! Люди добрые, не запозднились ли с праздничком?

От костра вдруг выскочила ну настоящая снегурочка, заплясала вокруг Зори:

— Подай блина, подай пирога, а не станешь давать — буду пугать! — и сорвала с себя шапку. Зоря взревел и шлепнулся на снег, потому что в лицо ему зашипели змеи.

— Тетка Горгония! — укоризненно проговорила я. — А я считала тебя очень серьезной!

— А что? — поинтересовалась та.

— К-кто это?! — спросил Зоря, тыкая пальцем в Горгонию.

— Во-первых, неприлично разговаривать с женщинами сидя, а во-вторых, тыкать в них пальцем.