Особо одаренная особа

Грозить кулаком было бесполезно, Зоря токовал, как глухарь.

Я махнула рукой и смирилась, решив, что завтра заставлю его бегать кругами вокруг Раздольного.

Разложив свои вещи на кровати, я открыла тетрадку, полюбовалась морозными узорами на окне и решила, что спать мне совсем не хочется, в крайнем случае — завтра подольше посплю. Следующим архивным должником был…

Молодой менестрель робко взял первый аккорд и, боясь запутаться в словах только что рожденной песни, начал:

Флейту возьми и песню сыграй про то, как богиня спасла наш край.
Черные альвы, волна за волной, шли в атаку на Холм Золотой.
Крепость стояла, из года в год ее защищал златокудрый народ.
Гибли герои, и вскоре Принц остался один у дальних границ.
Юный и гордый, на белом коне, ждал он врага на зеленом холме,
Плача о том, что крепость падет, ведь враг за волною волной идет.
И вот небеса он стал умолять, сказал, что все им готов отдать,
Лишь бы выстоял Холм Золотой и птицы пели в садах весной.
И небо услышало, в тишине спустилась богиня на белом коне.
Сказала: «Мне жизнь твоя не нужна. Лишь книга стихов и бокал вина.
А черные альвы теперь не страшны, я наложу печать на Холмы.
Отныне станет заветной страной зеленый дол и Холм Золотой.
Пусть не ведают зла войны стихами платящие дань Холмы!»

Юноша замолк, ожидая слов сурового наставника, а тот долго молчал, понимая, что лучшие стихи о небывалом событии сложат не раньше чем через тысячу лет. По-новому переосмыслив, почему бессмертная богиня вдруг снизошла к мольбам последнего принца и в чем была причина ее поступка. И конечно, менестрели будут врать, одни уверяя, что она так любила стихи барда Лионеля, что спасла его страну. Другие, что она любила самого Лионеля и всю жизнь переживала из-за того, что не спасла самого Лионеля. Третьи скажут, что на самом деле она была влюблена в последнего принца, а стихи взяла просто так, для отвода глаз. Ну а четвертые и вовсе соврут, что она мучилась с похмелья, поэтому и попросила сначала выпить, а потом стихов. Об одном не смогут соврать менестрели: о том, что огневолосая зачаровала край, спасая его от войны. И стал он для всего эльфийского народа священным, потаенным.

Ухнув с заоблачных высот на постоялый двор, Индрик едва не переломал себе ноги, завалился в грязный, затоптанный снег и даже закатил глаза, намекая, что отдаст сейчас богам душу. Я еле успела соскочить с него. Овечка, увидев наше грандиозное падение, запрыгала вокруг единорога, тревожно блея, и даже, как показалось мне, побледнела.

— Я выжат, как миренский лимон! — простонал Индрик, судорожно вытягивая крылья. Я дернула его за хвост, обозвав притворщиком, в ответ на что единорог вскочил на ноги и заявил, что сотворил небывалое или, во всяком случае, давно не виданное.

— Ой, невиданное! — захохотала я. — Купи слона за деньги наоборот прочитал!

А единорог совершенно как Велий поправил меня:

— Во-первых — Купитилоснасадереньги, а во-вторых, наложение печати отнимает много сил!

Услышав знакомое заклятие, я замерла в ожидании подземного гула и других знамений, но, по счастью, в Раздольном никаких подземных царств не имелось. Тогда я с легким сердцем заявила, что лично дважды срывала печати и никаких усилий это от меня не потребовало. Так что пусть конь не прибедняется.

— Меня качает! — стонал Индрик. — Я еле на ногах стою!

— Еще бы! — откликнулась я. — Столько эльфийского вина выпил! — И беззлобно толкнула дядьку в бок. Индрик качнулся, растопырив крылья, я оставила его на попечение овечки и поспешила в свою комнату.

Свежедобытая книга жгла руки, а еще я понимала, что ближайшую ночь не усну. Чертовы эльфы действительно оказались такими, какими описывают их в сказках и песнях. Не то чтобы Велий мне теперь стал казаться неказистым, но вот Сиятельному Лейю туда возить точно не следует. Да и парней наших туда пускать тоже не стоит, потому что эльфийки ничуть не хуже. Хорошо, что я независтливая, а вот летавицы наверняка бы удавились.