Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]

— У тебя плохо с памятью — она подводит, — заметила Людмила. — Тогда ты уже не был юнкером, тебя произвели в офицеры. Вспомни: отец прислал поздравление, и ты показывал мне его депешу.

— Да, ты права… Я увез тебя в ресторан прямо после представления — ты лишь успела переодеться! За нашим столом все рвались выпить шампанского именно из твоей туфельки, а ты порывалась уйти, и мне все время приходилось тебя удерживать!

Людмила кивнула:

— Я помню и как неделю спустя после того вечера ты уехал в столицу: генералу Эрлиху было нетрудно выхлопотать сыну отпуск.

— Отец умер в шестнадцатом, осенью.

— Извини, не знала. Как не знаю его имени, а значит, и твоего отчества. Иначе не назвала бы просто Сигизмундом.

— Зачем ты так? Ведь мы же старые друзья, нас столько связывает.

— Ты хотел сказать «связывало»?

— Пусть я виноват, что не написал тебе. Но меня перевели в Галицию, направили в новый полк! Но что я лишь о себе да о себе? Как ты? Почему здесь, в этой глуши, отчего не в цирке? Ты должна все-все рассказать. — Эрлих взял девушку за руку. — Мы снова вместе и нас уже ничто не разлучит!

Людмила вновь грустно улыбнулась:

— Тогда на вокзале ты, помнится, обещал то же самое.

Сигизмунд Эрлих ввел Людмилу Добжанскую в комнату, где пол был усыпан чабрецом, и усадил на плюшевый диван.

— Сейчас придет вестовой и приготовит ужин. А пока рассказывай.

— Я не знаю, что тебя интересует.

— Меня интересует буквально все! Впрочем, ты, конечно, голодна. У меня все перемешалось: наступление, захват этого хутора и, главное, встреча с тобой!

Эрлих был растерян и поэтому излишне суетился, чего прежде за ним не замечалось. Людмила смотрела, как он не находит себе места, как нервно поламывает до хруста пальцы рук, и невольно вспомнила освещенный фонарями перрон Самарского вокзала, возбужденные глаза Сигизмунда, его бессвязные слова: Эрлих уже тогда, осенью пятнадцатого, был далеко от нее, переживая встречу со столицей и родителями…

— Я боялся рассказать о тебе матери, зная, что со своими взглядами на брак единственного сына она, конечно, будет против нашего союза! Когда же наконец решился поведать о решении связать свою жизнь с твоей, закрутился как белка в колесе. Но поверь: я всегда помнил о тебе!

Людмила, чуть наклонив голову, слушала уверения Эрлиха и не могла им поверить: «Глаза выдают его — они лгут. Он был безразличен к моей жизни и судьбе».

— Прости, если, конечно, можешь, — попросил Эрлих. — Постарайся понять и простить. Пусть не сейчас, пусть позже. Я безмерно виноват! Трудно поверить, что судьба оказалась столь щедра и подарила встречу с тобой! Две большие радости в один день! Ты — и наше успешное наступление! Мы продвинулись на сотню верст к Волге. Если бы к нашему Войску Донскому под командованием генерала Краснова примкнула Добровольческая армия генерала Деникина, мы бы уже захватили Царицын и шли на Москву. В наших руках Ростов и Батайск, почти весь Верхне-Донской округ, Усть-Медведицкая станица. Мы перерезали железную дорогу и оттеснили красных к Елани. Если бы не распри среди командования двух армий, если б удалось объединить белое движение юга, спустя неделю я имел бы счастье видеть тебя вновь на манеже!

Сигизмунд опустился перед Людмилой на колени и приник губами к руке девушки.

«Он думает сейчас больше о наступлении своей армии, нежели обо мне, — невесело подумала Людмила. — Успех белого движения для него дороже всего. Он все так же себялюбив, каким был прежде в Самаре…»

— Ты что-то говорил об ужине, — запомнила девушка.

Эрлих поднялся с колен:

— Извини, у меня кругом пошла голова!

12

«Царицын даст генералу Деникину хорошую чисто русскую базу, пушечный и снарядный заводы и громадные запасы всякого войскового имущества, не говоря уже о деньгах. Кроме того, занятие Царицына сблизило бы, а может быть, и соединило нас с чехословаками и Дутовым и создало бы единый грозный, фронт. Опираясь на Войско Донское, армии могли бы начать свой марш на Самару, Пензу, Тулу, и тогда бы донцы заняли Воронеж…»

Атаман П. Краснов.

«Напрасно отпустил одну! Не имел права отпускать!» Стоило Людмиле выскользнуть из церкви, Магура тут же бросился к двери и приоткрыл ее.

«Куда она в самое пекло?» — с беспокойством подумал комиссар, следя, как девушка переходит площадь. Он собрался позвать Людмилу, но тут рядом с Добжанской вырос офицер.

«Погорела! Арестует без документов!» — подумал Магура, но к своему удивлению увидел, что офицер разговаривает с девушкой как со старой знакомой, а затем взял под руку и увлек за собой.