Особо опасны при задержании [Приключенческие повести]

— О чем разговор? — удивился Кацман. — В отличие от некоторых и учитывая создавшуюся обстановку, я согласен не ужинать. Тем более, что за последнее время привык ложиться натощак. Доктора утверждают, что это даже полезно. Особенно для тех, кто страдает от ожирения.

«Певец устал, голоден и потому озлоблен. Но он прав, — подумал Магура, — раз принял на работу — обязан кормить. Еду можно раздобыть в хуторе. Но идти туда на ночь глядя, не ведая, кто в хуторе — беляки или наши?»

Словно догадавшись, какие мысли бродят в голове у комиссара, Калинкин оправил гимнастерку и сказал:

— Я пойду за провиантом.

— Куда? — удивилась Добжанская.

— Недалече, — ушел от ответа интендант и посмотрел на Магуру, дожидаясь согласия.

— Держи, — комиссар отдал свой маузер. — На рожон не лезь.

— Позвольте и мне присоединиться? — попросил Кацман. — Я обладаю скромным опытом в добывании продуктов и могу оказаться незаменимым в этом деле.

В сумерках, освещенный пламенем костра, Кацман выглядел куда боевитей, нежели днем, когда был снят с крыши вагона.

«Если он умеет, словно из воздуха, доставать цветы, ленты и карты, то разжиться продуктами сумеет запросто», — решил Магура и сказал:

— Идите. Но долго не пропадайте.

9

Двое шли, держась обочины, пока дорога не привела их к околице небольшого хутора, где на вершинах верб сидела стая грачей, а от зарослей сибирки приторно пахло медом.

У огороженного плетнем дома с почерневшей на крыше соломой Калинкин приказал Кацману схорониться, а сам тронул калитку, которая послушно отворилась, приглашая во двор, откуда сладко несло кизяком и печным хлебом.

В слюдовых оконцах горел свет. Калинкин хотел подкрасться к дому и заглянуть в оконце, но на крыльцо вышла старушка в черном платке.

— Вечер добрый, — поздоровался интендант и кашлянул в кулак.

Старушка замерла и, близоруко сощурившись, всмотрелась в сумрак.

— Ктой там?

— Какая власть в хуторе? — спросил Калинкин.

Хозяйка ответила не сразу.

— Вчерась одна власть была, нынче другая, — прошамкала она беззубым ртом. — Солдаты, вишь ты, на постой стали — новая забота на мою голову свалилась.

— Чьи солдаты? Красные али белые?

— А кто их разберет? С винтовками да при конях. Сейчас вот вечеряют. Наказали куру прирезать и сварить им. Сами злющие. Думала, напьются своего самогону и подобреют, ан нет — еще пуще озверели. Кошка им под ноги попалась, так чуть шашкой ее не саданули и на тот свет, бедную, не спровадили.

«Беляки. А точнее, мамонтовцы. Их это замашки», — понял Калинкин и попросил:

— Поесть бы мне чего, хозяюшка. С утра во рту маковой росинки не было. Один бы стерпел и пояс потуже затянул. Да на беду со мной две дамочки городские. Поимей сострадание, не дай помереть им голодной смертью. Век благодарить будем!

Старушка вновь зашамкала:

— Изголодались? Оно по тебе сразу видно. Сейчас хлеба вынесу — погодь малость. И картошки — утром цельный чугунок сварила.

— Вот спасибо! Ты, хозяюшка… — Калинкин не договорил и поспешно юркнул за поленницу дров.

На крыльце дома вырос рябой казак в исподней рубахе и суконных шароварах. Нетвердо держась на ногах, чтобы не упасть, он придерживался за перила.

— Долго, старая, ходить будешь? — зычно крикнул он. — Тебя только за смертью посылать! С кем тут гутаришь?

— Сама с собой, милок, — несмело ответила старушка. — Ить наказали за капусткой сходить…

Казак спустился с крыльца и, по-бычьи наклонив голову, двинулся на старушку.

— Сама с собой гутарила? Думаешь, раз я за воротник залил, так ничего не вижу? Кто здесь шастает? Только не крути и не ври у меня!

«Не хотел шума поднимать, да, видно, придется», — подумал Калинкин и, когда казак поравнялся с поленницей, приготовился спустить курок маузера. Но казак не стал заходить за дрова. Остановившись в двух шагах от притаившегося Калинкина, он вдруг бросился к плетню и ударом ноги свалил его.

— Стой! Живо к праотцам отправлю!

Калинкин услышал голос Кацмана, его сдавленное дыхание:

— Позвольте! Зачем так грубо!

— Не вырывайся — мигом, как куренка, удавлю! — пригрозил казак. — И не шебуршись у меня! Кто такой, зачем у дома хоронился?

— Прохожий я… — прохрипел фокусник, напрасно стараясь освободиться от казака, который цепко держал его за воротник, чуть приподняв над землей.

— Знаем мы таких прохожих! Уворовать что плохо лежит решил? Иль красными христопродавцами прислан?

А ну, топай до сотника. Он из тебя уж дознание выбьет!

«Погорел фокусник! Наказал ведь сидеть тихо и меня дожидаться! Придется выручать…» — подумал Калинкин и, стараясь ступать неслышно, перешагнул поваленный плетень.

Казак не выпускал Кацмана, тащил за собой и забористо ругался.

— Тю, про обыск-то забыл! А ну, выворачивай карманы, да живо! Оружие есть?

— Что вы! — беспомощно дрыгал ногами Кацман.

— Погодь! Сам обыщу!

Продолжая держать Кацмана за воротник, казак свободной рукой залез к нему в карман и вытащил букет бумажных цветов. Проговорив: «Что за напасть?», он принялся выворачивать другие карманы задержанного. И из каждого, к неописуемому удивлению подвыпившего казака, на свет появлялись то длинная, кажется, бесконечная лента, то колода карт.