Особо сложные дела

Деньгами я была обеспечена на полтора-два года. Дальнейшее финансирование предполагалось через связного, адрес которого обещали сообщить мне не раньше десяти и не позже четырнадцати месяцев.

Практически мною сделано немного: я завербовала Губанову Анну Кирилловну (по мужу Вознесенскую), искусную портниху, работницу швейной фабрики. Завербовала ее относительно легко и была довольна своим выбором: она молчалива, достаточно хитра и осторожна. Главное же, из-за своей специальности Губанова являлась великолепной приманкой для модниц, среди которых всегда найдутся подходящие люди: жёны и дочери тех или иных крупных деятелей промышленности, военных ведомств и т. п.

Первый мой выбор пал на Варвару Петровну Акимову. Этот выбор, как мне кажется, и привел нас к катастрофе… Ничего конкретного мне с Акимовыми сделать не удалось, никаких полезных сведений от них я не получила, несмотря на все мои приемы и усилия.

Вот, пожалуй, всё, что я могу сказать о своей неудачной миссии.

Показания написаны собственноручно и являются правильными».

При очередном допросе, отвечая на вопросы следователя, Дугласова показала:

«Мне стала надоедать предварительная обработка объекта № 1. (Еще раз прошу поверить, что Акимова была первой и единственной моей «жертвой», не считая, разумеется, Губановой, моей напарницы.) Мои первые расчеты на болтливость Акимовой не оправдались. Ее бахвальство носило общий, слишком отвлеченный характер, ничего путного из него нельзя было извлечь. Еще хуже обстояло дело с Акимовым. Он оказался совершенно недоступным. Моя охота за ним привела к смешному: я не смогла даже узнать, за что же, в конце концов, ему присвоили звание Героя Социалистического Труда. Акимов удивительно увиливал от разговора на любую тему, которая так или иначе затрагивала его работу. В связи с этими затруднениями у меня возникло опасение: не предупрежден ли он? Возможно, и жена его не та, за кого я ее принимаю, себе на уме. Не хотят ли эти милые люди, выполняя, в свою очередь, определенное задание, перехитрить меня?

Положительные ответы на эти вопросы логически вели к мысли о провале. А в провал свой я фанатически не верила. На свою рискованную работу я пришла, как мне казалось, предельно выверенной тропой и еще не успела нигде оставить тех или других следов, по которым меня могли бы найти.

После долгих раздумий мною и Губановой было принято решение сыграть ва-банк. Надо вызвать Акимову на какой-нибудь рискованный разговор, заставить высказать те или другие крамольные мысли, пусть даже отдельные слова, чтобы придраться к ней. Не удалось и это. Тогда я повела с ней тот нелепый разговор, о котором вам уже дано подробное показание. К чему он привел — вам лучше знать». (Анна Викторовна всё еще считала, что ее разоблачила Акимова.)

«На ваши дополнительные вопросы, — писала Дугласова в том же протоколе, — отвечаю следующее:

1. Государство, в интересах которого я действовала, назвать не могу. Это грозит мне гибелью, если вы как-то пошалите меня за мою хотя и не полную, но всё же чистосердечность. И какая вам разница: любой враг опасен… Для вас, видимо, и так ясно, кто толкнул меня на эту работу и кто так щедро финансировал… Это, безусловно, не ваши друзья. Это люди, которые смертельно ненавидят вас, ваш строй, ваши успехи, ваши планы…

2. Да, я сознательно пошла на эту работу, но только не из-за денег. Причина здесь более важная, хотя она и не смягчает моей участи. Я имею в виду убеждение, окрашенное моей религией, моей верой в бога… Ваши данные о том, что мой отец являлся крупным промышленником царской России и был близок к императорскому двору, что я переброшена сюда на самолете с подложными документами, не совсем точны, они верны лишь отчасти… К величайшему сожалению и, возможно, к большому моему несчастью, в этом вопросе я тоже вынуждена быть сдержанной. Я понимаю, что мое вынужденное запирательство повредит моей судьбе, но ничего не поделать, у меня нет другого выхода…

3. Почувствовав угрозу провала, я действительно хотела отравить Акимову, но меня удержала Губанова. Она считала этот шаг преждевременным и в условиях нашей квартиры слишком рискованным. Я уступила ей, намереваясь сделать это, если не отпадет надобность, позже, на квартире у самой же Акимовой, тем более, что так легче было бы симулировать ее самоубийство.

4. Еще и еще раз прошу поверить мне, что я показываю только правду. Там, где правды сказать нельзя, я честно оговаривалась и по мере возможности объясняла причины моей вынужденной сдержанности».