Особое мнение

Проанализировав положение, бильтонги разделились на отдельных особей и принялись тиражировать уцелевшие предметы культуры, отыскиваемые людьми. Так, создав на собственной же планете нечто вроде замкнутых островков, пригодных для жизни, людям и удалось уцелеть во враждебном, разоренном Войной мире.

Возле одной из бензиновых помп возился грузно сложенный человек, безуспешно пытаясь наполнить бак «Форда» 66-го года. В бессильной ярости выругавшись, он оторвал от стойки трухлявый шланг. Тускло-янтарная жидкость выплеснулась на землю и тут же впиталась в замасленную щебенку, брызнула из прорех в стойке дюжиной тонких струек. Одна из соседних помп накренилась и с грохотом рухнула.

Шарлотта опустила ветровое стекло.

– Бен, колонка «Шелл» на том краю поселения не так обветшала! Езжай туда! – крикнула она.

Раскрасневшийся, взмокший хозяин «Форда» заковылял к дороге.

– Проклятье! – буркнул он. – Из этой чертовой развалины ни капли не выжать. Подбросьте меня до «Шелла», наберу там ведерко.

Фергюссон, с трудом сдерживая дрожь, распахнул пассажирскую дверцу.

– У вас здесь со всем вот так?

Облегченно вздохнув, Бен Унтермайер плюхнулся на сиденье рядом с подхваченным по дороге попутчиком, и «Бьюик», урча, покатил дальше.

– Даже хуже. Вон, глянь.

Впереди показались развалины бакалейной лавки, груда обломков бетона и стальных опор. Стекла витрин рухнули внутрь, повсюду вокруг россыпью валялись упаковки товаров. В развалинах, разгребая обломки, набирая охапки продуктов, копались хмурые, злые, как черти, местные жители.

Ненамного лучше выглядела и сама улица: трещины, рытвины, источенные дождем и ветром поребрики… Под брешью в лопнувшей трубе теплотрассы набухала, росла на глазах маслянистая лужа. Очень грязные магазины, машины у обочин – все вокруг одряхлело, состарилось. Ателье чистильщика обуви заколочено досками, разбитые окна заткнуты тряпьем, вывеска облупилась, выцвела. В неухоженном кафе по соседству – всего пара посетителей, жалких типов в мятых деловых костюмах: газеты расползаются в руках, чашки с мутным, бурым, точно болотная жижа, кофе трескаются, текут, стоит только поднять их над почти истлевшей стойкой…

– Сам видишь, долго мы не продержимся, – пробормотал Унтермайер, вытирая мокрый от пота лоб. – Все рассыпается на глазах. Люди даже в кино боятся ходить, тем более что радости от этого никакой: лента то рвется, то задом наперед крутится. Кстати, меня Унтермайер зовут, – представился он, с любопытством взглянув на узколицего, молча сидевшего рядом.

Оба обменялись рукопожатием.

– А я – Джон Доуз, – откликнулся человек в сером, но больше ничего о себе сообщать не стал. С тех пор, как Фергюссон и Шарлотта подобрали его по пути, он не произнес и полусотни слов.

Унтермайер бросил на переднее сиденье, рядом с Фергюссоном, свернутую газету, вынутую из кармана пальто.

– А вот что я нынче утром нашел на крыльце.

Первую полосу газеты украшала мешанина бессмысленных, ничего не значащих слов. Расплывчатый, неровный шрифт, водянистые, до сих пор не просохшие чернила, вместо снимков – кривые блекло-серые пятна. Попытка прочесть что-либо обернулась полным провалом: ни в строках колонок, ни среди жирных заголовков не нашлось ни одной связной мысли.

– Аллен везет нам с полдюжины оригиналов. Вон, в ящике, – сообщила Шарлотта.

– Не поможет, – мрачно откликнулся Унтермайер. – Он за все утро ни разу не шевельнулся. Я видел: сколько времени проторчал там, в очереди, с автоматическим тостером для копирования, и все впустую. Поехал домой – машина разваливаться начала. Заглянул под капот, но кто же из нас в моторах хоть что-нибудь смыслит? Не наше это дело! С грехом пополам дотрюхал до станции «Стандард Ойл»… проклятье, металл таким сделался хрупким – пальцем проткнешь!

Свернув к обочине, Фергюссон остановил «Бьюик» у высотного белого здания, где проживала Шарлотта. За месяц, миновавший с тех пор, как он в последний раз приезжал сюда, дом изменился до неузнаваемости. Теперь его окружали шаткие, неумело сооруженные из досок леса, несколько рабочих робко тыкали пальцами в фундамент. Здание медленно, но верно кренилось на сторону, вдоль стен сверху донизу змеились широкие трещины, усыпанный обломками штукатурки тротуар отгораживала от мостовой натянутая веревка.

– Сами-то мы никакой работе не обучены, – зло проворчал Унтермайер. – Только и можем – сидеть да ждать, пока все вокруг не рассыплется на куски. Если он в скором времени не оживет…

– Все, что он наштамповал для нас в прежние времена, начинает изнашиваться, – подхватила Шарлотта, распахнув дверцу и выскользнув на мостовую. – А все, что ни наштампует теперь, сплошь «клейстер». И что же нам делать? – Вздохнув, девушка задрожала на студеном полуденном ветру. – Похоже, нас ждет тот же конец, что и поселение в Чикаго.