– Разумеется, – без раздумий ответил тот. – Однажды мы полетим туда, к звездам. К иным планетам. Столкнемся с иными, действительно иными расами. С нечеловеческим – в буквальном смысле этого слова – разумом. Тогда-то люди и убедятся, что все мы от одного корня. Все, знаете ли, познается в сравнении – было бы с чем сравнивать.
– О’кей, – подытожил Паттерсон и, забрав криомет у Ле Марра, подал оружие венерианину. – Это меня и волновало. Как подумаешь, что эта волынка навеки…
– Нет, не навеки, – негромко откликнулся В-Стивенс. – Некоторые из тех нечеловеческих рас с виду наверняка просто чудовищны. Взглянув на них хоть разок, любой землянин с радостью выдаст дочь за человека с зеленой кожей. В конце концов…
Хмыкнув, венерианин многозначительно усмехнулся.
– В конце концов, у какой-нибудь из этих нечеловеческих рас может не оказаться кожи вообще.
Верхом на заборе
Земля склонилась к шести пополудни, а стало быть – к завершению рабочего дня. Пассажирские диски, плотными тучами взвиваясь над промышленной зоной, стремительно мчались вдаль, к кольцам жилых кварталов. Рой за роем, рой за роем, словно огромные ночные бабочки, диски затмевали вечернее небо, невесомо, безмолвно унося пассажиров домой, к ожидающим их родным, к горячему ужину и теплой постели.
Дон Уолш поднялся на очередной диск третьим, последним. Стоило ему бросить в прорезь монету, загруженный полностью летучий коврик в нетерпении взмыл вверх. Устало прислонившись к невидимому ограждению, Уолш развернул свежий номер вечерней газеты. Попутчики, устроившиеся напротив, сделали то же.
ПОПРАВКА ХОРНИ: ДРАКА НАБИРАЕТ ОБОРОТЫ
Ненадолго задумавшись, в каком смысле следует понимать заголовок, Уолш опустил газету, укрыл ее от неумолимого встречного ветра и скользнул взглядом по следующему заголовку.
В ПОНЕДЕЛЬНИК ЖДЕМ НЕСЛЫХАННОЙ ЯВКИ ВСЯ ПЛАНЕТА ИДЕТ ГОЛОСОВАТЬ
Обратную сторону газетного листа открывал скандал дня.
УБИТ СУПРУГОЙ В ПЫЛУ ПОЛИТИЧЕСКИХ СПОРОВ
Далее один за другим следовали заголовки, неизменно повергавшие Уолша в дрожь. Подобное попадалось на глаза каждый день, однако ему всякий раз становилось не по себе.
САМОСУД В БОСТОНЕ: БЕСЧИНСТВУЮЩИЕ ПУРИСТЫ ЛИНЧУЮТ НАТУРАЛИСТА
ПОГРОМЫ. БИТЬЕ ВИТРИН. УЩЕРБ НЕ ПОДДАЕТСЯ ОЦЕНКЕ
И сразу же, в соседней колонке:
САМОСУД В ЧИКАГО: БЕСЧИНСТВУЮЩИЕ НАТУРАЛИСТЫ ЛИНЧУЮТ ПУРИСТА
ПОГРОМЫ. ПОДЖОГИ. УЩЕРБ НЕ ПОДДАЕТСЯ ОЦЕНКЕ
Один из попутчиков Уолша, грузный рыжеволосый здоровяк средних лет с изрядным пивным животом, забормотал что-то вполголоса, внезапно смял газету и с размаху швырнул ее вниз.
– Черта с два они протолкнут ее! – заорал он. – Ну, нет, им это с рук не сойдет!
Уолш в отчаянии уткнулся носом в газету, старательно делая вид, будто целиком поглощен чтением. Ну вот, опять… опять то самое, чего он с ужасом ждал каждый день, каждый час, каждую минуту – спор о политике.
Третий из пассажиров, на миг опустив газету, смерил рыжего взглядом и продолжил чтение, а рыжий, выдернув из кармана лист станиоля, сунул его Уолшу под нос.
– Друг, ты Петицию Бьютта уже подписал? Не трусь! Не бойся оставить автограф под призывом к свободе!
Уолш что было сил вцепился в газету и украдкой бросил взгляд за борт. Жилые кварталы Детройта впереди росли на глазах. Еще немного, и он окажется дома.
– Прошу прощения, – пробормотал он, – но нет. Спасибо. Спасибо, не нужно.
– Отвяжись от него, – бросил рыжему третий пассажир. – Сам видишь: не хочет человек подписывать вашу кляузу. И правильно делает.
– А ты в чужие дела нос не суй! – прорычал рыжий, воинственно потрясая листом станиоля. – Послушай, друг, ты соображаешь, что ждет тебя и твоих близких, если эта штука пройдет слушания? Думаешь, тебя не коснется? Очнись, друг, опомнись! Как только Поправка Хорни вступит в силу, всей нашей свободе и независимости конец!
Третий пассажир – стройный, седоволосый, одетый с иголочки житель большого города до мозга костей – спокойно спрятал газету в карман и снял очки.
– По-моему, от тебя за милю разит натуралистом, – сказал он рыжему.
Рыжий здоровяк оценивающе оглядел оппонента, задержав взгляд на широком, массивном плутониевом перстне, украшавшем изящный палец: подобные безделушки крушили челюсти не хуже кастета.
– А ты у нас из пуристов, стало быть? Развелось же слизи – мужика от бабы не отличишь… Тьфу!
Сделав вид, будто сплевывает от отвращения, рыжий снова воззвал к Уолшу: