Особое обстоятельство

Тут уж пришла очередь Байсарову скроить довольное выражение лица: комплимент, связанный с сексом, пусть и такой завуалированный, всегда поднимает настроение мужчинам.

Обмен любезностями прервал Макс. По привычке, он позвонил не мне, а Тимуру, который тут же перевел телефон на громкую связь.

— Коган в своем номере. Минут через десять ему станет плохо, вы как раз успеете добраться до его дома.

— Что значит — станет плохо? — недоуменно спросила я в трубку, встречаясь глазами с супругом. Тот хмурился, разглядывая меня.

— Девять минут.

— Он же…не умрет после этого? — уточнила на всякий случай, не позволяя переключиться на старые воспоминания.

— Как ты достала, — протянул лениво Макс. — Нет, но пусть так считает. Эффект временный, успейте.

— Черт, — пробормотала я, когда этот фокусник сбросил звонок. — Что скажешь?

— Надо идти, — легко поднялся Тимур, а я с жалостью посмотрела на не успевший еще остыть чай. Мне совершенно не хотелось выходить отсюда, но разве у нас есть выбор? Натянув джинсовку, я обула кроссовки, и мы с Тимом вышли в летнюю ночь.

Скрипели сверчки и кузнечики, под ногами шуршал мелкий гравий. Дорогу освещали фонари на солнечных батареях, и мы легко нашли домик, в котором обитал старый антиквар.

— И как мы зайдем? — уточнила я шепотом. — Просто так, шли мимо, решили поинтересоваться?

Но раньше, чем Байсаров ответил мне, мы услышали тихий стон, который доносился к нам из едва приоткрытого окна.

— Вот тебе и ответ, — тихо произнес мужчина.

На наше счастье — или благодаря все тому же Максу — дверь осталась незапертой. Тимур постучался, громко спрашивая в пространство:

— С Вами все в порядке?

— Помогите!..

Голос Когана был тихим и немощным, и у меня до боли сжалось сердце, представляя, что испытывает сейчас старик.

Тимур прошел в комнату первым, я — следом за ним, стараясь держаться за спиной, чтобы не видеть лицо антиквара, сидящего на кресле.

— Сердце, — он прикрыл глаза, хватаясь за левую сторону груди рукой, покрытой сплошь старческой «гречкой». Тимур на секунду завис, решая, с чего начать разговор. Я физически ощущала, как уходит отведенные нам минуты. О том же, наверняка, думал и пожилой мужчина.

«Чтоб тебя…» — выругалась мысленно, выходя вперед и присаживаясь рядом.

— Это не сердце, это специальный препарат, — начала я под осуждающий взгляд Байсарова. Конечно, мне бы хотелось провести наш разговор иначе, но время уходило, а я мечтала только о свободе, — и его ввели Вам специально.

Коган в испуге открыл глаза, смотря на меня с ужасом, но я продолжала через отвращение к себе:

— Это не моя работа, не смотрите так. Те же люди, что и отправили Вашего сына в больницу и пытались его убить, теперь напали на Вас. Здесь они могут оказаться в любой момент и поверьте, такими добрыми, как мы, не будут. Я смогу Вам помочь, но только при одном условии.

— Говори! — требовательным, но все еще слабым голосом, попросил меня старик.

— Ответьте ему на вопросы, — я кивнула на Байсарова, освобождая для него место рядом с пожилым мужчиной, — чем быстрее вы это сделаете, тем быстрее мы окажем Вам помощь.

Нехотя, словно не желая лишний раз двигаться, Тимур уселся рядом:

— Восемь месяцев назад вам в руки попала одна очень старая книга. Вы понимаете о чем я?

Коган прикрыл глаза, словно разом устав бороться. Я ощутила горечь и страх, исходящие волнами от него.

— Если Вам наплевать на себя, вспомните о Матвее. Мы уже помогли ему укрыться от убийц и рассчитываем, что вы пойдете нам навстречу.

Тимур снова обернулся ко мне, полыхая негодованием, но я только развела руки в сторону. Хотелось бы мне знать, о какой книге шла речь, и что в ней такого ценного, чтобы спонсировать всю нашу операцию.

— Когда она попали мне в руки, — с трудом заговорил антиквар, точно настраиваясь на длинный разговор, — я не поверил глазам своим. Засомневался в подлинности, но ошибки быть не могло — это Гутенберговская Библия, причем на пергаменте.

Видя мое недоумение, старик, отдышавшись, поспешил объяснить:

— Библия Иоганна Гутенберга, или как ее еще называют, сорока двух строчная Библия — одна из первых печатных книг, инкунабула, выпущенная в тысяча четыреста пятидесятых годах в Европе. Из ста восьмидесяти книг до наших времен дошло всего сорок семь, двенадцать из которых на пергаменте. А я своих руках держал тринадцатый экземпляр. В России всего две подобных Библии — в библиотеке МГУ и Российской государственной.

— Сколько стоит такая книга? — поинтересовался Тимур, когда Коган замолчал, чтобы передохнуть. В тот момент, когда он говорил о книге, его глаза горели нездоровым блеском, и я с ужасом думала, сколько людей согрешили ради того, чтобы заполучить святое писание.

— Я думаю, на черном рынке за нее отдали бы не менее пяти миллионов долларов, возможно и больше. Вы себе не можете представить, сколько богатых книголюбов охотятся за таким редким изданием.

— А теперь главный вопрос: как она оказалась у вас в руках и кому вы ее продали?