Особое задание: Повести и рассказы

— Ну нет, Феня, — тряхнула короткой стрижкой Власова. — Отсюда я никуда. В случае чего, останусь на оккупированной территории. Меня здесь мало кто знает, я вполне могу связной быть.

— Вопрос о подпольщиках решает райком партии, — не поддержала ее патриотического порыва секретарь сельсовета. — Будут оставлять тех, кого давно и хорошо знают.

— А ты меня плохо знаешь? — обиженно закусила губу Власова.

— Ну ладно, я за тебя поговорю, — согласилась Феня.

— Вот это другой оборот, — обрадованно сказала учительница. — А то что подумают про меня мои орлы? Скажут, учила быть смелыми, храбрыми, а как гроза приблизилась, она как лиса хвостом вильнула.

Готовясь идти в партизаны или подпольщики, не знали Зиновий Афиногенович, Нарбекова, Власова, да и не могли знать, что далеко от Сальских и Калмыцких степей, в Москве, уроженец здешних мест, бывший командир дивизии Первой конной, а ныне генерал-майор Тимофей Петрович Кругляков уже ведет большую подготовительную работу по организации партизанской борьбы в тылу врага.

Не знал в тот вечер и не мог даже предвидеть Романов-старший, что не пройдет и года, как его жизненный путь вновь пересечется с дорогой своего бывшего командира и что под его руководством, теперь начальника штаба партизанского движения, пулеметчик Зиновий Романов еще послужит Родине не один день, помогая Красной Армии громить врага, пришедшего на донскую землю.

Но тогда, осенью 1941 года, пути эти не пересеклись по той причине, что подпольные группы и диверсионно-партизанские отряды создавались лишь на территории оккупированного Донбасса и в Придонских районах Ростовской области. Дальше врагу в ту жаркую осень продвинуться не удалось.

Однако возводить оборонительные рубежи на дальних подступах к Сталинграду не перестали. Экскаваторы, утопая гусеницами в грязи, черпали тяжелую липкую глину и выбрасывали ее на бруствер. Автомашины, буксуя и натужно ревя на каждом подъеме, привозили железобетонные колпаки дотов.

Ежедневно на строительство колхоз выделял полсотни человек с подводами. После уроков туда уезжали старшеклассники. С ними непременно были Миша и Ваня. Чаще всего эту группу возглавляла Наталья Леонтьевна, иногда Феня. Школьники рыли ямы для установки дотов, выравнивали откосы противотанкового рва, Миша и Ваня развозили лопаты, ломы, ездили на пруд за водой, помогали кашеварам под навесом.

Возвращались поздно, иногда промокшие, иногда озябшие, но всегда усталые. Однако эта усталость не угнетала ребят. Они сердцем осознавали, что участвуют в большом и важном деле. Они проникались пониманием, что лучше такой адский труд, чем вражья оккупация.

Не только школьники, но и взрослые не исключали возможности однажды лицом к лицу встретиться с немецкими танками или десантниками. Взрослые всячески избегали мысли об этом. Ребята себе представляли это так: наши отступающие части займут здесь оборону, а всех гражданских попросят помогать батарейцам подносить снаряды, пулеметчикам — ленты, для пехотинцев заряжать диски. А потом, когда фашистские танки, не считаясь с потерями, окажутся возле рва, мальчишкам доверят гранаты и бутылки с зажигательной смесью, а девчонкам большие санитарные сумки…

И встреча состоялась. Но она была далека от той, которую рисовало ребячье воображение. Когда осеннее тусклое, как давно не работающий лемех, солнце, раздвигая тучи, врезалось в землю, на горизонте появились темные точки. Скоро до ушей донесся прерывистый рокот моторов. И тотчас по всей линии рубежей пронеслась тревога:

— Воздух! Возду-ух! Врассыпную! Ло-о-о-жись!

Самолеты шли низко и, кажется, неспешно. Они как бы чувствовали свою мощь и безопасность и потому выполняли работу с точным расчетом. Их было двенадцать. Тяжелых, угловатых, страшных. Страх от их появления еще больше усилился, когда с неба посыпались первые бомбы. Черные точки, отделяясь от фюзеляжа, росли, увеличивались на глазах, издавая душераздирающий вой, который заставлял буквально врастать в землю, искать защиту за каждым бугорком, возле каждой суслиной норы.

Миша и Ваня лежали недалеко от кухни, в яме, где в сухую погоду разводили костер. Перемазанные золой и пеплом, они скоро оправились от грохота и высунули головы из убежища.

Первые взрывы потрясли землю. Испуганные лошади рвали постромки и кидались в степь. Небо заволокло черным дымом. В воздух летели комья глины, доски от повозок, детали машин. Многие не выдержали испытания. Адское громыхание, красно-черные сполохи, бесперебойная пулеметная трескотня и беззащитность подавили их, и они, вскочив, метались по степи, ища спасения в ложбинках, в редких зарослях кустарника, за отвалами земли, выброшенной из противотанкового рва.

Тот, кто, казалось, нашел убежище, кричал:

— Ложись!

— Давай сюда!

Но их никто не слышал.

Эскадрилья, не задерживаясь, пролетела дальше на восток.

«Неужели будут бомбить хутор?» — с ужасом подумали майоровцы и почувствовали всю необходимость быть сейчас там, возле родных. Многие из них вскочили и что было силы побежали в сторону Майоровского.