Особое задание: Повести и рассказы

При кажущейся медлительности самолеты летели очень быстро, и не было никакой возможности догнать их.

Они уже кружились где-то над городом. Там поднялось несколько огромных оГне-нно-угольных столбов и раздался далекий гул. Дым заволакивал окраины Котельниково. Из этого дымф нервно забили зенитки. Самолеты, чуть набрав высоту, развернулись и так же не спеша удалились в сторону затухающей зари.

После бомбежки Миша как будто вырос, повзрослел. Мать заметила у него складку между черными прямыми бровями. И хотя школьникам запретили выезжать на строительство рубежей, многие дети и внуки нередко уговаривали матерей и стариков взять их с собой. Миша тоже доказывал отцу, что не испугался вражеских бомбардировщиков. Отлично запомнил отцовский наказ: от самолета не надо, словно суслик, кидаться в нору, прятать голову в землю, надо глядеть на «юнкере» или «хейнкель», и тогда сразу увидишь, куда он сбрасывает бомбы.

Через неделю морозы сковали раскисшие дороги, так забетонировали землю, что ее с трудом долбили ломы, кирки и даже железные челюсти экскаватора. А скоро упал снег. Он так припушил равнину, что она стала похожей на белое покрывало без конца и края. И в это же время пришло то долгожданное известие, с надеждой услышать которое люди просыпались каждое утро: немцев разгромили под Москвой! Не так, как под Ельней и даже Ростовом. На отдельных участках наши войска продвинулись вперед на двести и больше километров. Такие сводки Информбюро советские люди слушали впервые.

По этому радостному случаю в клубе собрали митинг. Народу набилось столько, сколько не собиралось с начала войны.

Зиновий Афиногенович стоял перед столом, накрытым красным сукном, подтянутый, хорошо выбритый, с лихо закрученными стрелками усов и, ожидая, пока утихомирится зал, осторожно сжимал в больших руках только что привезенную газету. Когда он заговорил не очень громко глуховатым, срывающимся голосом, все поняли, как сильно взволнован их парторг. Это волнение перешагнуло через сцену и вышло в зал, который затих до бездыханности.

Романов говорил о том, что наконец-то они дождались светлого дня, о котором мечтали с первых дней вероломного нападения Германии на СССР, ради которого они, колхозники сельхозартели «Красный партизан», работали без устали дни и ночи. Сдавали, в фонд обороны хлеб, мясо, картошку…

Затем Зиновий Афиногенович развернул газету и стал медленно читать сводку, которая начиналась словами, запавшими в сердце, как лучшее стихотворение: «В последний час…»

После митинга Зиновий Афиногенович, взяв в библиотеке большой том истории СССР, ушел с сыном в правление. Там они, склонившись над метровым листом ватмана, перерисовали карту центральной части Советского Союза. Миша делал аккуратные четкие подписи под кружочками, обозначающими города и крупные села Московской области, освобожденные в период героиче-ского контрнаступления Красной Армии.

— Началось, сынок! — взволнованно говорил отец, рисуя новую красную стрелку, отходящую от Москвы, словно луч от солнца.

ВСТРЕЧИ И РАССТАВАНЬЯ

После Москвы радостное сообщение пришло. из-под Ленинграда. Наши войска перешли и там в наступление и освободили город Тихвин. Теперь из осажденного Ленинграда вывозили в. глубокий тыл мирных жителей, главным образом, детей. Несколько эвакуированных детей привезли в Майоровский. Вместе с ними приехала Людмила Крылова.

Она была не моложе Власовой. Но дальняя и нелегкая дорога, ответственность за судьбу малышей и недоедание настолько истощили ее, что она больше походила на подростка, чем на девушку.

Когда розвальни подъехали к правлению колхоза, Людмила, едва держась на ногах, вошла в кабинет парторга и, поздоровавшись, попросила:

— Скорее определите детей в тепло и дайте им что-нибудь поесть.

— Эй, кто там, в конторе! — властно крикнул Зиновий Афиногенович. — Все за мной!

Он первым выбежал во двор, схватил двух закутанных в одеяла ребятишек и потащил в свой кабинет. Войдя, увидел, что гостья, едва дотянувшись до стола, опустилась на колени.

— Эй, чижик, ты что? — озадаченно остановился подле нее Романов, подтолкнув ребят к натопленной печке. Люда не отвечала. Она была, в обмороке. Зиновий Афиногенович, точно пушинку, поднял ее на диван.

— Голодный обморок, — определил зоотехник, вытирая пот с белого, как стена, лица ленинградки.

Дети, увидевшие свою спасительницу неподвижно лежащей, заревели в один голос. Подошедшие женщины стянули с Людмилы шапку, расстегнули воротник демисезонного пальто. Прибежавшая фельдшерица, принесла пузырек нашатырного спирта. К носу Крыловой поднесла тряпочку, смоченную спиртом. Она открыла глаза, увидела склоненные над собой озабоченные лица и услышала плач детей. Она виновато улыбнулась и попыталась подняться. Но ей не разрешили. Кто-то принес ломоть хлеба, бутылку молока. Увидев все это, Людмила слабым голосом, но твердо попросила, указывая на детей:

— Им.

— Дадим, — успокоил ее Зиновий Афиногенович. — Ты сама съешь.

Эвакуированных малышей тут же распределили по семьям, а Людмилу увела к себе Феня.