Особое задание. Записки разведчика. Прыжок в ночь

В этот же день на аэродром доставили наше имущество: парашюты, грузовые мешки с боеприпасами. Все это мы штабелями сложили на краю летного поля. Перед нами с этого же аэродрома была заброшена в немецкий тыл восьмая бригада. Ее остатки продолжали выброску и при нас. Самолеты, транспортировавшие их к месту высадки, на нашу беду притащили «хвост». По утрам к нам стало наведываться по тройке легких бомбардировщиков и устраивать побудку. Они обстреливали деревню, аэродром и сбрасывали мины замедленного действия. Большая часть местных жителей и наша строгая хозяйка, напуганные этими визитами, покинули деревню. Уходя, «мамаша», как звал ее Иван, наказывала присмотреть за домом, за погребом, быть осторожнее с огнем. Потом жалостливо так на нас посмотрела и сказала:

- Строга я с вами была, простите меня, грешницу! Сердце кровью обливается, как теперь подумаю о вас. Ну, да воля на все господня, все под ним ходим, - вздохнула она, вытирая слезы кончиком головного платка.- Я вам кадочку огурцов и капусты в погребе припасла. Ешьте на здоровье! - И, благословив нас крестным знамением, ушла.

В последующие дни погода испортилась. Шел снег, пуржило. Мы съели весь НЗ, а погода не улучшилась. Из-за опасности массированного налета немецкой авиации аэродром перебазировали.

И только в ночь с 22-го на 23-е февраля 1942 года мы получили приказ на боевой вылет. Ночь выдалась морозная, с обжигающим ветром. Звезды ярко и холодно мерцали на темном небе. Мы молча, в полном боевом снаряжении, шли на аэродром. С ревом поднимались и делали посадку самолеты. Выброска нашей бригады во вражеский тыл началась…

Лихорадочное возбуждение, всегда возникающее при изменении обстановки, владело нами. Независимо от то-го, что ждало каждого впереди, все испытывали прилив энергии, излишне охотно отзывались смехом на шутки, на беззлобную ругань, толкались, преданно глядели на своих отцов-взводных, с одинаковым угадыванием нового и неизвестного поворота в судьбе. В эти минуты я вдруг остро почувствовал эту всеобщую объединенность десятков и сотен людей в ожидании еще не изведанного боя и не без волнения подумал, что теперь, с этих минут, я сам связан с ними надолго и прочно.

- А ястребков чего-то не видно, - оглядывая поле аэродрома, присвистнул Кокорев.

- От передовой будут сопровождать, это уже точно!- заверил его Клименко, забыв о прежних своих неприязнях. - Он тоже был запевалой.

Перебрасываясь словами и помогая друг другу, мы надели парашюты, «привантовали» боеснаряжение. Вещмешки на длинных лямках привязали под щиколотки, больше для них не было места.

Свой вещмешок я привязал на совесть, помня о случае с валенками. То же могло случиться и с вещмешком. Стоять в полном облачении было тяжело, поэтому расположились полулежа на снегу, вокруг бензинового примуса для разогрева моторов.

Жаркое, похожее на лепестки ярко-красного мака, пламя под порывами ветра колебалось из стороны в сторону, словно в поклоне прощалось с каждым из нас.

…Камин горит, огнем охваченный,
Вспыхнули последние слова любви…

- пропел и тут не унывающий Иван, подражая популярной в те годы певице Изабелле Юрьевой, и посмотрел на нас изучающим взглядом.

- Знаете что, давайте дадим друг другу клятву,- неожиданно предложил Саша Агафонов.

- Какую еще такую клятву? - повернул к нему голову Иван.

- Сами знаете, куда полетим. Всякое может случиться, а поэтому,- не без торжественности продолжал Саша, хотя, может быть, и далек был от мысли, что ему придется раньше времени лечь в землю, - я предлагаю дать клятву молчания. Если с кем-нибудь из нас случится самое худшее, то те, кто вернется, должны молчать и не говорить родным о случившемся. Пусть считают без вести пропавшим. Какая-никакая, а надежда останется.

Нам стало не по себе от его железной логики. Слов нет, он был прав, хотя и веяло от его правды могильным холодком. Я сам думал точно так же, как и Саша. Поэтому первым протянул ему свою руку. На наши легли руки Виктора и Ивана.

- Кто хочет посошок на дорожку и перекусить, подходите! - приглашали нас бригадные интенданты к импровизированным буфетам, организованным прямо на аэродроме. Желающие находились, но мало. В основном «старички» лет под тридцать.

Не прошло и часа, как взвод получил «добро» на посадку. Неуклюже шагая, мы пошли к самолету. По лесенке поднялись внутрь и примостились на лавочках. Помощник пилота втянул лесенку и закрыл дверцу люка. Она захлопнулась с мягким стуком, оставив за собой весомый, но еще не самый тяжелый груз юношеских забот и надежд. Ушла, оборвалась наша юность, словно недопетая песня.

Самолет, вздрогнув, заработал моторами и зарулил к взлетной полосе. И вот мы в воздухе. Сделали круг над аэродромом и взяли курс на запад, на фронт.

Луки, рогатки, самоделки, самопалы - все осталось позади. Всему этому я отдал дань на дальних подступах к войне, и вот теперь наступила очередь отдать дань ей самой.