Особые полномочия на любовь

— Я сам тебя прикрою, а от меня не надо ничего прятать. И я не только про тело сейчас. Поняла меня?

Кивает.

— Что ж ты онемела совсем? — меня срывает на какие-то жёсткие, сворачивающие внутренности ощущения. — Как будто я насиловал тебя вчера. И в плену держу.

Испуганно отрицательно качает головой.

— Хоть слово скажи! — убираю от неё руки.

— У меня сгорит сейчас всё… — опускает взгляд.

Протягиваю ей длинную футболку. Быстро натягивает, бросает платье поверх стула и сбегает.

Что, не ожидал, полковник, таких спецэффектов? И забыл уже, что девушки — они бывают ранимые?

Ну что же теперь делать?… Отпустить я не готов. Да и сама не уйдёт. Потому что не просто так же приехала.

Переодеваюсь и иду к ней.

Накрывает на стол. Цветы в вазе…

— Я вазу взяла… можно?

— Ну а зачем она ещё нужна здесь?

— И… ужин приготовила.

— Спасибо.

Между нами звенит… Невидимое бронебойное стекло словно становится толще. И теперь и мне сложно говорить с ней.

Нет, так не будет! Так — это невыносимо. Так нельзя.

— Иди сюда.

Растерянно ставит чашку.

Ни хрена я не умею с женщинами правильно разговаривать! Хоть на спецкурс по переговорам с террористками иди!

Сжимаю в замок наши руки, поднимаю и, глядя ей в глаза, целую её пахнущие розмарином пальчики. Заправляю за ушко выбившуюся из косы прядь и снова целую пальчики…

Давай, милая, оттаивай…

Ищу в себе какие-то слова, но, видимо, других не существует. Потому что изнутри рвутся только эти:

— Я люблю тебя…

И стена вдруг рушится.

На её глаза наворачиваются слёзы. Лицо горько вздрагивает.

— Ты!.. — рассерженно и с обидой. Но тут же опять губы смыкаются, не смея обвинять.

Аа… блять, невыносимая херня! Вжимаю её в себя.

— Прости… прости!

Снова рыдает, доверчиво уткнувшись мне в шею. Зацеловываю в эмоциях заплаканное лицо. Глажу по волосам. Если мать когда-нибудь узнает про такое… Мне пиздец, конечно.

— Пережестил я… признаю. Прости меня. Но я буду тебя ломать, пока не расскажешь.

На моих губах её солёные слёзы.

— Давай, милая, тебе же это даже больше, чем мне нужно. Ребёнок… Это София Мамедова?

Тяжело и рвано выдыхает, захлёбываясь слезами. И снова кивает, начиная плакать ещё сильнее.

— Что с ней?

— Я не знаю… — заикаясь.

— Ты её ищешь?

— Да.

— А сестра твоя?…

Отрывается от меня, доверчиво заглядывая в глаза.

Ну, давай… давай!

Несколько раз целую солёные, опухшие от слёз губы. Разожми их…

И она разжимает. Я получаю очень проникновенный, искренний поцелуй. Закрываю глаза, даже не пытаясь отвечать, просто впитывая эту долгожданную отдачу и искреннюю эмоцию!

В комнате звонит её телефон. Вздрагивает.

— Я отвечу, можно?

— Конечно.

Уходит.

Проверяю с телефона почту, пришла ли какая-то информация по запросам на девочку. Пока — ничего. Как сквозь землю! И главное, соцслужбы даже не шевельнулись, словно и не было её. А бабка говорит: отец забрал. Ещё до взрыва этого…

Возвращается. И я смотрю, и опять не узнаю её. От слёз нет и следа. Спокойная, ровная… Непробиваемая!..

— Давай ужинать, Виктор. Остынет всё.

— А кто звонил?

— С конторы. Завтра… сдача нормативов по физо.

— Ты про сестру рассказать хотела, — сажусь за стол.

Пожимает плечами.

— Что рассказывать? Нет её больше. А девочка пропала…

— Ясно.

— Спасибо за цветы. Очень красивые.

— Пожалуйста.

Опять это ёбаное стекло. Хоть из рук её не выпускай!

— Мне уехать сегодня нужно будет. Можно?

— Ты не в плену. Нужно — езжай.

И мы ужинаем, о чём-то формально переговариваясь. И также формально я сажаю её в такси после. Получая формальный вынужденный поцелуй.

Машина уезжает.

Вот как, блять, с ней не жестить?!

Глава 35 Чужая женщина

Иван

«Альфа» всегда в подчинении у «мозгов». Есть только одно место, где кабинетный состав ФСБ подчиняется нашему брату. Боевая подготовка — стрельбы, спарринги, сдача минимумов. И сегодня мы принимаем зачёты.

Конкретно я — на спаррингах.

Три ринга, пять инструкторов. Толпа сотрудников… Её нет. А обязана быть.

Набираю одного из своих, что сегодня на стрельбах.

— Владо есть у тебя?

— Есть.

— Отстрелялась?

— В процессе.

Но как только я собираюсь слинять в тир, один из инструкторов спрыгивает с ринга.

— Зольников, подмени.

Чертыхаясь, выхожу на ринг.

После спарринга помогаю подняться сопернику.

— Ты чего жёсткий-то такой, капитан?

Придерживая челюсть, болезненно двигает ею в разные стороны.

— Надо привыкать к полному контакту. В реале никто не нежничает.

— Сдал хоть?

— Сдал.

— Зольников, — подзывает меня Терёхин. — Он же не сдал.

— Почему?

— Ни одной контры не провёл. Только рухнул четыре раза.

— Ну да. Хрен с ним.

— Ты где летаешь, фей?

— Слушай, Терёхин, а у тебя нет подвязок с начальством? Мне человека поискать надо.

— Это юмор у тебя такой?

— В смысле?

— Зольников… — скептически смотрит на меня, загибая пальцы. — Майор Зольников — оперативка, майор Зольников — информационная безопасность, полковник Зольников — антитеррористической. Какие, блять, ещё нужны связи?

— Они не помогут, — вздыхаю я. — Только если Андрюха…

Но у него возможностей меньше, чем у остальных.

Вижу, как в дверь в конце зала заходит Диляра. Срываюсь к ней. Но тут же торможу себя.

— Подмени, — хлопаю Терёхина по плечу.